Рыжая кошка - [16]

— Никогда не поручишься, что будет иметь отношение, а что не будет, — улыбнулся я в ответ. — И кстати, у вас, случайно, не было знакомой по имени Рен, когда вы работали в театре «Гимлет»?

Мойра задумалась.

— По-моему, так звали одну из героинь Холли… одну из сумасшедших, которых она играла.

— Но на самом деле человека с таким именем не было?

— Нет, — ответила она, — не было.

Глава 7

Волосы Клэр веером рассыпались по голой спине, дыхание было медленным и тихим. Я натянул одеяло ей на плечи, накинул халат и пошел в гостиную. Уснуть все равно не получилось бы. Я выпил стакан воды и посмотрел в окно. Полночные улицы были пусты, серпик луны плыл над горизонтом, обесцвеченный городскими огнями и одинокий, как обручальное кольцо в ломбарде. Я налил себе еще воды и взялся за сценарии «Клуба лжецов» и «Гнезда».

После двух прочтений ни в одной из пьес особого смысла не обнаружилось. И Лайза из «Налл спейс», и Мойра Нил из театра «Гимлет» были совершенно правы. Семейные психологические драмы с бессвязными разглагольствованиями, резкими, сбивающими с толку изменениями времени и места, насыщенные символами и намеками, очень личными и загадочными до полной недоступности.

Насколько я понял, действие «Гнезда» происходило на космическом корабле в далеком будущем, а «Клуб лжецов» располагался в современном пригороде в Коннектикуте. И хотя вычленить осмысленное повествование из обоих произведений было нелегко, оба, похоже, сводились к истории о самовлюбленном и деспотичном отце, его чудовищной, хронической неверности и разрушительном влиянии этих обстоятельств на его жену и дочерей.

Нескладные и непонятные (что, впрочем, не редкость для современного театра), пьесы Холли, однако, не грешили поверхностностью. В диалогах между жестоким отцом и дочерьми слышалось истинное чувство, а читать их было мучительно и грустно… а иногда и страшно. При повторном чтении я осознал, что некоторые реплики пугающе напоминают сообщения, которые Рен оставляла на телефоне Дэвида.

Я устал, и взгляд со страниц скользнул к окну, к светлеющему небу. Разум цеплялся за клочки жизни Холли Кейд: незадачливый театр «Гимлет», резкий голос и подозрительный взгляд сестры, громоздкая фигура Пупса, любопытный и перепуганный сосед. Я отложил рукописи и подумал, не пробежаться ли. Но вместо этого сварил кофе.

В десять, когда Клэр проснулась, мансарду заливал ослепительный зимний свет. Клэр прошлепала через гостиную, полуголая и сердитая. Я сидел за столом — пил кофе и читал «Таймс». Она бросила мрачный взгляд на меня, потом на мою кружку и просипела:

— Есть еще?

— Хочешь?

Она кивнула, и я пошел на кухню и налил ей черный кофе.

— Дай Бог здоровья. — С этими словами Клэр ушла в ванную, прихватив кружку и пакет с вещами. Через полчаса вернулась, благоухающая мылом, в джинсах и короткой футболке с изображением мотоцикла «Нортон». Небрежно заплетенная коса, босые ноги. Пустая кружка из-под кофе.

— Еще? — спросил я. Клэр кивнула. Я снова наполнил ее кружку, она забрала пару газет и ушла на софу. Я вернулся к сценариям.

При третьем прочтении я обнаружил, что понимаю все меньше, и начал раздражаться. Выжав из диалогов все, что можно, я обратил внимание на имена персонажей. В «Гнезде», кроме Рен и Фредерика, фигурировала еще и мать по имени Ларк, и старшая сестра Робин.[4] В «Клубе лжецов» отца снова звали Фредерик — Фредерик Зеро, а дочерей — Кассандра и Медея. Мать звали Еленой. Птицы и греки. Есть ли в этом смысл? На книжных полках пылились Аристофан и Еврипид в пожелтевших бумажных обложках. Я не заглядывал в них со времен колледжа и теперь размышлял, не отыщутся ли в них ключи к работе Холли. Или, как и многое другое в ее пьесах, аллюзии на классику важны только для нее самой? Я вздохнул и бросил рукописи на стол.

Клэр развалилась на софе, положив босые ноги на подушку. Она уже прочитала и «Таймс», и «Джорнал» и теперь продиралась через принесенную откуда-то толстую биографию Энди Уорхола. Услышав мой вздох, она посмотрела на рукописи и на меня.

— Решил заняться шоу-бизнесом? — поинтересовалась Клэр. Вытянула ноги и провела маленькой белой ступней по софе.

— Разве не все им занимаются — хоть минут по пятнадцать?

— Я считала тебя единственным исключением.

Она захлопнула толстый том, встала и подошла к окну. Пара чаек кружилась в небе, дралась из-за объедков. Клэр наблюдала за ними, обняв себя за плечи.

— Ты уже купил машину? — спросила она через некоторое время.

— По-прежнему езжу на прокатных.

— Хочешь, возьми машину завтра… может, махнем куда-нибудь на день?

Это было ново. Я схватился за кружку с кофе.

— Куда-нибудь — это куда, например? — медленно произнес я.

— Все равно… куда-нибудь из города. Куда-нибудь, где можно погулять и на знакомых не наткнуться.

Клэр смотрела на чаек, я размышлял.

— У меня есть кое-какие дела, но если я успею до завтра, то конечно.

Клэр кивнула — по-прежнему стоя спиной ко мне. Через некоторое время она надела сапоги, взяла пальто, водрузила на нос темные очки, поцеловала меня в уголок рта и ушла, оставив аромат духов.

Я взялся за телефон. Было около часу, а мне так и не перезвонили ни Джин Вернер, ни другие бывшие участники театра «Гимлет», которым я оставлял сообщения. Первым я позвонил Вернеру, но не попал даже на автоответчик. После дюжины гудков я сдался. Следующим стал Кендалл Фейн из Лос-Анджелеса — с аналогичным результатом. С Терри Гриром мне повезло больше. Он по-прежнему жил в городе, по-прежнему играл в небродвейских театрах и — ура! — был дома.