Рывок на волю - [97]
– Ладно вам, – миролюбиво произнес я. – Мне надоело валяться с залепленными буркалами. Начинайте, пожалуй.
– Ой, Марина Васильевна, слышите? Хи-хи… он нам разрешает. Чего ж не воспользоваться? Пожалуй, тогда и начнем поскорее. А то, не дай Бог, передумает… Так-с, молодой человек. Приготовимся. Получаем укольчик, медленно считаем до ста. Дышим ровно и глубоко. И тогда все будет отличненько… Договорились? – Соломоныч наклонился к самому уху. У него неприятно пахло изо рта.
– Договорились, – пробурчал я, ощущая, как мне перетягивают предплечье жгутом и вставляют в вену систему.
– Ну если договорились, Михаил Михайлович, тогда…раз… два… три… не слышу.
– …четыре… пять… шесть… – продолжил я отсчет, начатый Соломонычем, – …семь…
восемь… девять… – И сразу же вспомнил, как считал точно так же, скрючившись в ледяной воде под плотом, когда вместе с Блондином соскакивали из зоны. Тогда мы тоже, как я сегодня, пытались уйти из худшей действительности в лучшую. А что из этого вышло? – …семнадцать… восемнадцать… – А вышла из этого конкретная Жопа. Да, да, именно так, с большой буквы. Блондин на том свете. Я вообще непонятно где. И что меня ждет впереди, неизвестно – …девятнадцать… двадцать…
– Сто десять на семьдесят пять.
– …двадцать один… двадцать два… – А впрочем, известно. Из-под наркоза я выйду Денисом Аркадьевичем Селыювым, 1973 года рождения. – …двадцать четыре… – Уроженцем Норильска, с рождения не видевшим ни матери, ни отца и воспитанным ныне покойным дедом.
– Засыпай, миленький, засыпай. Считай.
– …двадцать восемь, черт тебя побери! ..двадцать девять… – Сельцов успешно окончил пять курсов Новосибирского мединститута, но какого-то дьявола дурака занесло в коммерцию. А ведь там выживают лишь единицы. Он не умел выживать. – …тридцать четыре… тридцать пять… – Его развели на фишки бандиты. Но он сумел взять кредит, чтоб расплатиться. – …сорок…
– Сто двадцать на восемьдесят.
– …восемьде… Черт! …сорок один… сорок два… – И запутался в долгах окончательно. И побежал, вместо того чтобы бороться. – …сорок семь… сорок восемь… – Бросил все. Наивно надеялся скрыться. Дудки! – …пятьдесят два… пятьдесят три…
– Миша, милый. Дышим ровно и глубоко… Ровно и глубоко… Вдох – выдох… Вдох – выдох… Вот так. И считаем теперь про себя.
«Про себя? А что я могу сказать про себя? Да только то, что я Денис Аркадьевич Сельцов, идиот, которого пацаны все-таки вычислили. А еще я умею считать. До ста. Вот сейчас, дай Бог памяти… – …пятьдесят восемь… пятьдесят девять… шестьдесят… – А Сельцова, когда изловили, не стали мочить. Зачем переводить такой материал? Такой материал ударно работает на подпольных колымских золотых приисках. – …шестьдесят семь… шестьдесят восемь… – А если еще и врач. Да хирург! Ему там будет легче. Он, возможно, сумеет прожить даже больше двух лет. – …семьдесят два… семьдесят три… – И от него пользы гораздо больше, именно как от врача, а не простого рабочего. Его продали, наверное, задорого. – …семьдесят восемь…»
– Сто десять на шестьдесят пять.
– Спи, Мишенька. Спи. «…Восемьдесят один… – А от меня с его рожей и с его ксивами, которые воровские перекупили у пацанов, гораздо больше пользы получится здесь. – …восемьдесят четыре… восемьдесят пять… – Вернее, в Питере, куда я приеду уже очень скоро. – …восемьдесят девять… девяносто…»
– Давление в норме.
– Да он здоровый, как бык. «…девяносто два… девяносто три… – И вот приеду я в Питер. И устрою там хипеж. Такой! – …девяносто пять… – Взвоют и Анжелина и Леонид! – …девяносто шесть…»
– Все, спит. Приступаем.
– Да, спит.
«Хрен вам! Не сплю! Я еще не дошел до ста. У меня пока еще – …девяносто восемь… – Взвоют и Житинский и Муха! – …девяносто девять… – И конечно же, неуязвимый Хопин. Уж до него-то я доберусь!
Отвечаю, братва!!! Вот теперь:…СТО!»
Осень в Поморской тайге нынче выдалась распогожая – теплая и ведреная. Было два дня, когда нагнал сиверко с самого края земли – с таболги[52]да Студеного океяна – снега и стужи, но Господь миловал, внял молитвам и развернул назад непогодь, благоволил добрать до конца урожай. А отошла страда, оголились огороды и пожни, и наконец выдалось праздное время, которое Данила с Олегом, отцом Настасьи, использовали вовсе не праздно – в Покров[53]оседлали двух жеребцов, прихватили с собой гвоздей и несколько досок и отправились проведать да обустроить могилку. А заодно, конечно же, навестить ближайший – всего в сорока верстах от могилы – скит.
Весь путь с Божьей помощью проделали в полутора дён, заночевав в парме у костерка. Пне успело солнышко еще склониться на запад, как оборотился ехавший впереди на своем вороном жеребце Данила к Олегу и сообщил:
– Подъезжаем, слава Те, Хосподи. Эвона там, за распадком ельник версты на две. А сразу за ним то место.
Олег радостно перекрестился и подогнал пятками своего жеребца.
По узкой звериной тропе они миновали густой еловый сузем и выехали на берег обширного болота, богато поросшего зарослями побуревшей, утратившей за последний месяц свой летний темно-синий окрас, осоки-резунъи. Ни ветерка, ни единого шевеления воздуха не было в этот погожий день, и замерла осока гранитными монолитами, будто заброшенными в эти глухие медвежьи места по прихоти сатаны. Мрачно и неприветливо смотрелось болото, словно отталкивало от себя нежеланных гостей.
