Рюрик - [148]

Рюрик слез с коня и, сдерживая подступивший кашель, багровея, склонил голову перед Гостомыслом. Новгородский думник, волнуясь, трепетными руками надел венок на шлем новгородского князя и, не смахнув слезы, скатившейся по морщинистой щеке, поцеловал Рюрика. Из толпы выплыли молоденькие словенки, осыпали Рюрика цветами и окропили его волховской водой.

— Да будет так! — звонко крикнула девушка, державшая серебряный кувшин в руке.

Народ заволновался, задвигался по поляне и трижды повторил дружным хором;

— Да будет так!

Из толпы разодетых в боевые деспехи дружинников вышли главы войск из Белоозера и Изборска. Одновременно вынув мечи из ножен, Вальде и Фэнт ударили ими о щиты и, склонив перед Рюриком головы, поклялись:

— Да будь старшим и главным средь нас!

— Да будет крепок союз наш, союз княжеский! — сказал Рюрик, и они трижды повторили наказ своего великого князя.

Рюрик трижды поклонился народу, Фэнту, Вальдсу, Олафу, Дагару, Кьяту и дружине и хотел было вернуться к своему коню, но его подхватили под руки девушки и закрутили в быстром хороводе. И откуда они только слова такие-то душевные брали?! И откуда они песен столько знали! Рюрик не знал ни единого слова из этих песен, но губы его шевелились, и нужные слова сами собой появлялись на языке. И что это за диво: слова были как раз те, что пели девушки, хотя великий князь совсем не собирался петь.

Фэнт, Вальдс, Ромульд, Гюрги, Дагар, Олаф, Власко, Гостомысл, Полюда, Домослав и еще какие-то два молодых боярина, улыбаясь, наблюдали за хороводом и за Рюриком, крутящимся в нем.

— Смотри, как наш витязь нашим словеночкам улыбается! — сказал, смеясь, Гостомысл, встав между Гюрги и Дагаром и обращаясь скорее к Гюрги, чем к первому меченосцу великого князя.

Военачальники улыбнулись именитому словенину.

— Так и уведет какую-нибудь во четвертые жены! — смеясь, проговорил Гостомысл, вглядываясь в лица проплывающих в хороводе девушек.

— А ты о ком так тревожишься? — спросил его Гюрги.

— Как о ком?! — удивился новгородский посадник. — О дочке!

Все так и ахнули. Столько лет знать Гостомысла и не ведать, что у него есть еще и дочь. Ну и ну, хитрый правитель словен!

— Да! Я прятал ее от вас, от бедовых, а теперь, думаю, не страшно и показать, — гордо сознался посадник. — Гостомыслица! — крикнул он ласковым голосом. — Иди-ка ко мне!

Варяги вытянули шеи и насторожились: к Гостомыслу подбежала тоненькая, стройная, юная девушка, светловолосая, голубоглазая, разрумянившаяся от быстрых плясок, и приникла к груди отца.

— А вот и я! — сказала она и сдунула со лба выбившуюся прядку волос. Прядка взметнулась над высоким чистым лбом и непокорно легла на прежнее место. Девушка легким движением руки прихватила прядку и заправила ее в густые волосы.

— Зачем звал, батюшка? — улыбнувшись, спросила она.

— Хочу назвать тебе бедовых друзей-варягов, — гордясь красотой дочери, ответил Гостомысл.

— А-а! — протянула девушка. — Синеголовые! — лукаво заметила она и оглядела каждого варяга без смущения и каждому улыбалась, когда отец называл их имена. — Запомнила? — спросила она сама себя и тут же повторила имена военачальников, перепутав Ромульда с Дагаром, Вальдса с Фэнтом, и под общий смех назвала правильно только сорокалетнего Гюрги.

Олаф, с изумлением наблюдавший простоту общения юной словенки с военачальниками, вдруг понял, что очень хочет ей понравиться, но его Гостомыслица не перепутала, однако же больше и не взглянула на него ни разу. Бывший вождь рарогов, а ныне князь ладожский, посмотрел внимательно на Гюрги и сразу решил, что зрелый и знатный воин без боя сдался в плен юной словенке. «Вот так да!» — сказал Олаф самому себе и тихонько отошел к Рюрику, который еле двигал ногами от усталости, но улыбался всем давно забытой улыбкой.

— Ой, Олаф, давно я так не прыгал, — смеясь, признался Рюрик и быстро спросил его: — А где Эфанда?

— Вон, у костра, на бревнышках сидит с семьяницами, — печально ответил глава ладожской дружины, глядя на развеселившегося князя и завидуя ему.

— Грустит?.. — мрачно спросил Рюрик и нахмурился.

— Нет, сидит с твоей дочерью в обнимку и смотрит на хоровод, — просто ответил Олаф, почувствовав резкую перемену в настроении князя.

— А-а, — снова обрадовался Рюрик, — сейчас мы их затащим поплясать! И, схватив Олафа за руку, потянул его за собой к костру, где сидели, грустно улыбаясь, женщины и с тоской по прошедшим годам звонкой босоногой юности взирали на хороводное веселье молодежи.

— Вот они где! — задорно выкрикнул Рюрик, подходя к своим дорогим женщинам.

Эфанда ойкнула от неожиданности, а Рюриковна так вспыхнула, что, показалось ей, все это заметили. Князь заметил смущение дочери и заволновался сам. Как сделать так, чтоб не обидеть маленькую княжну и не оскорбить ненужным намеком Олафа?

Ладожский правитель с интересом оглядел юную княжну, уловил ее волнение и искренне проговорил:

— Великий князь, до чего же хороша твоя маленькая великая княжна.

Рюриковна теснее прижалась к Эфанде, исподлобья смотрела на Олафа и от волнения ничего не сказала ему, а только потупила взор.

— А ты видел, князь, как она у меня танцует? — весело спросил Рюрик, довольный тем, как оценил Олаф внешность дочери.