Рысь - [80]

Феннлер решил воспользоваться представившимся шансом. Жена так подробно рассказывала о приглянувшихся ей кинооператорах и защитниках рысей, так ворковала о миленьких рысятах. Альбрехт с интересом ее выслушал. Судя по ее интонациям, она снова пыталась наладить в доме мирную атмосферу, после того как он выгнал Марка. «Ступай себе с Богом. Альбрехт Феннлер, род. 12 августа 1945 года» было написано на двери спальни, рядом со стулом, на котором Дора обычно провожала остаток дня. Альбрехт уже давно ночевал в гостиной. Безбожником Феннлер себя не считал, но такая жена и такой сын его больше не устраивали. Оставалась надежда на дочь, но та жила в Лозанне и дома появлялась нечасто. Хотя все-таки утешение. От дочери Феннлер многого не ждал, тем более что Марк не оправдал даже самых скромных ожиданий.

После жалкого фокуса Марка на заседании призывной комиссии, Альбрехт Феннлер больше не мог разговаривать с женой ни о чем, кроме самого насущного. Однако, услышав ее слова, он сделал над собой усилие и постарался вести себя несколько дружелюбней, не прерывал ее, задавал вопросы — не только о том, куда пошли защитники рысей, но и общего свойства, даже поинтересовался ее работой. Феннлер спрашивал так, чтобы Дору приятно удивило его внимание и в то же время не закралось бы ни малейшего подозрения. После того как он услышал все, что ему хотелось знать, Дора, казалось, собиралась заговорить о сыне, но тут дверь в кухню распахнулась, и ее планы были нарушены просьбой гостей, только что переночевавших на соломе. Альбрехт обрадовался. Ему теперь нравилось, когда кто-нибудь останавливался на сеновале. Присутствие гостей стало удобным предлогом для того, чтобы спокойно ретироваться, пока Дора обсуждала с ними варианты позднего ужина — такие обсуждения часто возникали, если приезжие не были молодой влюбленной парой, жадной до любовных утех. Сегодня был не тот случай: Доре пришлось изложить гостям рецепт нежного йогурта с зеленью, благодаря чему Альбрехт спокойно приготовил прибор ночного видения, дробовик и, не прощаясь, ушел из дому.

Феннлеру было непросто следовать описаниям Доры, но у него был прибор ночного видения, который он получил в последние дни службы, уже в ранге капрала. Уверенно и не торопясь поднимался он метр за метром.

Он мастерски пристрелит рысь в полной тишине, заодно добив всю семейку, и обеспечит Лауэнену — в том, что касается рысей, — спокойное лето. Потому что пока эти Хуггенбергер и Рустерхольц, два сапога пара, прикончат хоть одну рысь, в Луибахе еще много воды утечет.

Немногим позже Феннлер стоял у подножия каменистой осыпи и смотрел вверх, на черную скалу Хольцерсфлуэ. С трудом переводя дыхание, он сделал глоток из фляжки, поправил на плече ружейный ремень и продолжил подъем. Путь наверх становился все более опасным, все чаще приходилось использовать руки, чтобы не споткнуться и не вызвать камнепад. Склон был ему знаком. В конце концов, он здесь вырос, хотя и не приходил сюда годами. Раньше ему здесь часто попадалось на глаза стадо серн, но с тех пор как появилась рысь, оно показывалось реже.

Вообще-то за эту услугу надо выставить Хуггенбергеру счет, думал Феннлер. Ведь именно Хуггенбергер пас неподалеку отсюда шесть десятков овец — ему бы и следовало беспокоиться больше других.

Сам Феннлер действовал из принципа. Он был против рыси, против охраны хищника, утратившего природный ареал обитания и теперь неприкаянно блуждавшего по Альпам.

Углубившись в размышления, он стоял под скальным выступом, на который не мог взобраться. Искать обходные пути в прибор ночного видения не имело смысла. Феннлер достал карманный фонарик и осветил пространство под ногами. Пройдя наискосок по скальному выступу, белый луч фонарика отразился в паре желтых глаз. Феннлер замер на месте. Перед ним мелькнули узкие, ядовито-желтые светящиеся кошачьи глаза. Он тут же погасил фонарик. Ни силуэта, ничего. Однако он был уверен, что видел рысь.

Взгляд через прибор ночного видения разрешил загадку. Рысь стояла метрах в сорока от него, над выступом, и, похоже, уже давно заметила его приближение.

Феннлер стоял, не шевелясь, и не спускал глаз с животного. Он с трудом различал очертания рыси, но отчетливо видел ее глаза. Спокойными размеренными движениями он снял с плеча ружье, убрал предохранитель, прислонился к скале. Глаза Раи ненадолго сомкнулись, она моргнула. Феннлер спустил курок.

— Вот теперь и посмотрим, какой из него актер, — проговорил Альбрехт Феннлер.

Он осторожно снял ошейник, смыл с него бензином отпечатки пальцев и положил в захламленный багажник прогнившего «опеля», одиноко стоявшего на парковке отеля «Лаунензе».

Конечно, полиция едва ли заподозрит в убийстве рыси его сына, этого ленивого и не годного к военной службе театрала, и все же забавно будет посмотреть, как кантональные стражи порядка, вызванные сюда из-за рысьего ошейника, отнесутся к самодельным номерам на машине без техосмотра. На самого Феннлера-отца подозрения не падут ни в коем случае. Скорее полиция доставит немало хлопот такому фраеру, как Вакернагель.

Удивляясь дерзкому порыву, охватившему его после неожиданно быстрой и удачной охоты, и не будучи целиком уверенным, что избранный план действий действительно так безоблачен, как показалось, Альбрехт Феннлер рассмеялся над собственной выдумкой, щелкнул выключателем фонарика и погрузился в безлунную ночь. Он еще раз поднял глаза в направлении уже незримой Хольцерсфлуэ, на которой два рысенка теперь умрут с голода, самодовольно разгладил усы и по кратчайшему пути направился домой. Мертвую рысь он нес на плече в мешке от картошки.