Рыцари Нового Света - [14]

В списках пассажиров относительно полными можно счесть данные за 1513 г. — 728 имен и за 1535 г. — 2214 человек. Для периода с 1521 по 1533 г выведем среднее арифметическое и получим около полутора тысяч человек в год. Возьмем пусть даже эти, максимальные, значения, умножив их на количество лет, и получим для первого периода эмиграции цифру тринадцать тысяч человек, для второго — восемнадцать тысяч, для третьего — пятьдесят тысяч. Получается, что в эпоху конкисты, то есть до 1556 г., в Америку эмигрировало около восьмидесяти тысяч человек. Добавим к ним «нелегалов», — но их не могло быть больше тысяч десяти. Всего же, по наиболее взвешенным оценкам историков, к началу XVII в. в Америку эмигрировало около двухсот тысяч человек, так что полученные данные на период конкисты (скорее всего, завышенные) в целом приближаются к этим цифрам. А теперь пусть читатель обозрит карту Америки от реки Колорадо до Огненной Земли и попробует представить себе эти пространства и расстояния. Даже если испанцев было сто тысяч — это все равно «капля в море» враждебных девственных земель!

К тому же не забудем учесть чрезвычайно высокую смертность среди колонистов и колоссальные людские потери в ходе экспедиций. Педрариас Давила привез в Золотую Кастилию полторы тысячи человек — через два месяца семьсот из них умерли от голода и болезней. История отнюдь не исключительная, губернатор Санта-Марты воспретил звонить в колокола по усопшим, ибо каждодневный погребальный звон ввергал колонистов в отчаяние. Именно в первые два-три месяца происходил жестокий естественный отбор, когда умирал каждый пятый, а то и каждый третий из вновь прибывших; зато выжившие становились, как кремень. Потери в экспедициях нередко тоже оказывались весьма значительными. В «Ночь печали» во время бегства из Теночтитлана Кортес потерял от шестисот до восьмисот соратников-испанцев; из трехсот человек экспедиции Нарваэса в Мексику добрались четверо; из восьмисот воинов Кесады в страну чибча-муисков пришли сто шестьдесят; из девятисот пятидесяти конкистадоров Сото восвояси возвратилось триста одиннадцать человек — примеры можно множить и множить. Наконец, часто колонисты не выдерживали тягот Нового Света и возвращались в родную Испанию.

Из восьмидесяти — ста тысяч переселенцев, понятное дело, лишь меньшинство непосредственно участвовало в исследовании и завоевании Нового Света, ведь, не считая женщин и людей невоенных профессий, в Америке проживали и оседлые колонисты. Так сколько среди эмигрантов было собственно конкистадоров? Об этом позволяют судить дошедшие до нас точные сведения о количественном составе всех сколько-нибудь значительных экспедиций (у конкистадоров дело учета и контроля было поставлено на хорошую ногу). Так вот, суммировав данные по Северной Америке, мы получили цифру приблизительно в четыре с половиной тысячи человек; по Южной Америке — около шести тысяч. Всего — тысяч десять. Уже сделав эти подсчеты, автор нашел им подтверждение в книге мексиканского историка Хосе Дурана, который пишет: «Вполне понятно, что конкисту совершили немногие тысячи воинов, их было, может, тысяч десять».

Но сразу надо подчеркнуть: подсчет этот некорректен и цифры получились весьма завышенные. Дело в том, что при таком чисто механическом сложении подразумевается, будто каждый конкистадор принял участие только в одной-единственной кампании, и в каждую экспедицию набирались новички. В действительности все обстояло совсем иначе. Настоящий конкистадор по первому зову срывался с насиженного места и шел в неведомое, пока его ноги таскали; и в свою очередь генерал-капитаны всегда предпочитали ветеранов новичкам. Так что цифры эти, думается, смело можно уменьшить раза в полтора — два. И ближе всего к истине, видимо, аргентинский историк Руджьери Романо, который считает, что Испанскую Америку исследовали и покоряли максимум четыре — пять тысяч человек. В любом случае — меньше, чем воинов в одной современной дивизии.

Только теперь, когда читатель имеет некоторое представление о многоаспектном характере конкисты, о ее задачах, сроках и задействованных людских ресурсах — только теперь он поймет, что название этой главы — «Чудо конкисты» — вовсе не броский журналистский прием. Да как же это оказалось возможным — столь малыми силами и в столь ничтожные сроки свершить все это?

Автор честно отвечает на этот вопрос: не знаю. В конце концов чудо есть то, что не поддается исчерпывающему объяснению. И вряд ли найдется тот, кто так все разложит по полочкам, что больше не останется места ни удивлению, ни вопросам. Между прочим, сами участники и современники конкисты воспринимали ее как чудо, а когда пытались объяснить его, то чаще всего ссылались на «божественное покровительство» или на превосходство испанской нации («Бог стал испанцем», — говорили в ту эпоху европейцы), а иногда и на «слабость» индейского мира. Конечно, сейчас эти ответы никак не сочтешь убедительными. И потому автор рискнет высказать на сей счет некоторые суждения и предположения, полагая, что гипотеза все же предпочтительнее знака вопроса.