«Рыцари церкви», кто они? - [9]

- Дурачье! Они и не подозревают, что план, который они искали в моем доме, находится у них под самым носом... - у Рамона что-то забулькало в горле, и он невнятно забормотал:

- Монсегюр... Великий магистр... Лангедок... Церковь Марии Магдалины... Ренн-ле-Шато...

Старик рассмеялся таким жутким смехом, что волосы на голове де Соньера встали дыбом. Видимо, этот смех отнял у узника последние силы. Судорога пробежала по его телу, грудь опустилась в последнем выдохе, рука бессильно свесилась к полу. Тамплиер был мертв...

* * *

Летом 1885 года в глухой лангедокской деревушке Ренн-ле-Шато появился новый житель:

кряжистый энергичный здоровяк лет тридцати с небольшим. Тотчас же о столь важном событии узнала вся округа.

Человек этот, Беренжер Соньер, приступил в сонном Ренн-ле-Шато к обязанностям приходского священника. Незадолго до этого соученики по семинарии прочили умному и достаточно ловкому Беренжеру местечко где-нибудь под Парижем или, на худой конец. Марселем. Однако кюре настоял на приходе в маленькой деревеньке в восточных отрогах Пиренеев, в целых сорока километрах от центра лангедокской культуры - города Каркассона.

На пирушке, устроенной молодыми людьми по случаю выхода из постылых стен семинарии, Соньер так объяснил свою добровольную ссылку:

- Хочется отдохнуть от суеты, удалившись в приход скромный и нравственно здоровый. К тому же я коренной лангедокец - родился и вырос в соседней деревне Монтазеле. А Ренн-ле-Шато для меня второй дом и вызывает воспоминания детства. - Возбужденные вином и казавшейся столь близкой свободой семинаристы вскоре забыли о странном выборе Соньера...

Появившись в Ренн-ле-Шато, новый приходский священник, получая в среднем 150 франков в год - сумму в общем-то весьма незначительную, - вел неприметную жизнь:

как в годы своей юности, охотился в горах, ловил рыбу в окрестных речушках, много читал, совершенствовал свои знания латинского языка, почему-то начал изучать иврит. Прислугой его, горничной и кухаркой стала 18-летняя девушка Мари Денарнанд, превратившаяся впоследствии в верную спутницу жизни.

Частенько Соньер навещал аббата Анри Будэ, кюре соседней деревни Ренн-ле-Бэн, который привил ему страсть к волнующей истории Лангедока. Само название этой местности появилось в начале XIII века и происходило от языка ее обитателей: la langue d'oc. Немые свидетели древности Лангедока повсюду окружали Соньера: в нескольких десятках километров от Ренн-ле-Шато возвышается холм Ле Безу, на котором живописно разбросаны руины средневековой крепости, когда-то принадлежавшей тамплиерам, а на другом холме в каких-нибудь полутора километрах высятся полуразвалившиеся стены родового замка Бертрана де Бланшефора, четвертого великого магистра ордена рыцарей Храма. Ренн-ле-Шато сохранил на себе следы и древнего пути паломников, передвигавшихся в те далекие времена из Северной Европы через Францию и Лангедок в Сантьяго-де-Компостела - святое место в Испании.

Все текло по раз и навсегда заведенному обычаю до тех пор, пока Соньер "по наитию свыше" не взялся за реставрацию деревенской церкви, названной еще в 1059 г. именем Марии Магдалины. Этот полуразрушенный храм стоял на древнем вестготском фундаменте VI в., и сейчас, в конце XIX, был почти в безнадежном состоянии, грозя погрести под собой кюре и его прихожан.

Получив поддержку своего друга Будэ, Соньер в 1891 г. взял из приходской кассы малую толику деньжат и энергично принялся за ремонт церкви. Кое-как подперев крышу, он сдвинул алтарную плиту, покоившуюся на двух балках. Тут-то кюре и заметил, что одна из балок была слишком уж легкой. Оказалось, что она полая внутри. Соньер через небольшое отверстие просунул туда руку и извлек четыре опечатанных деревянных цилиндра. Забыв обо всем на свете, священник лихорадочно стал срывать запыленные, позеленевшие от времени печати. На свет божий объявились древние пергаменты. Оглянувшись по сторонам и спрятав находку на груди, Соньер быстрыми шагами направился домой.

- Мари, закрой окна и двери, следи, чтобы мне никто не помешал, приказал он служанке.

Трясущимися от волнения руками кюре развернул один из пергаментов. Долго вглядывался он в латинские буквы непонятного текста, пока не заметил, что некоторые из этих букв выше других. Если читать их подряд, то выходит довольно связное послание:

"A DAGOBERT II ROI ЕТ A SION EST СЕ TRESOR ЕТ IL EST LA MORT"

("Это сокровище принадлежит королю Дагоберту II и Сиону, и там оно погребено").

Соньер на следующий же день отправился в Париж и рассказал руководителю семинарии в Сен-Сюльписе аббату Бьелю и его племяннику Эмилю Хоффе о своей находке. Хоффе, хотя ему исполнилось всего 20 лет, был уже хорошо известен в столице как специалист в области лингвистики, тайнописи и палеографии. Парижский свет знал его также как не последнего человека в эзотерических группах, сектах и тайных обществах, близко стоявших к оккультизму. Эзотерический - тайный, скрытый, предназначенный исключительно для посвященных. Несмотря на свое желание стать католическим священником, Хоффе был вхож во многие мистические и масонские круги, а также в тайный полукатолический-полумасонский (довольно необычное для того времени сочетание) орден для избранных, в который входили известный поэт Стефан Малларме, бельгийский писатель Морис Метерлинк и композитор Клод Дебюсси. Кроме того, будущий кюре хорошо знал знаменитую певицу Эмму Кальве, которая была известна всему Парижу и как "жрица эзотерической субкультуры".