Рыцари былого и грядущего. Том 1 - [200]

Эмери никогда не просил дядю Жослена отдать его на обучение какому-нибудь серьёзному богослову, хотя таковые в Антиохии, конечно, были. Своей хорошо сбалансированной душой Эмери тонко чувствовал самую суть христианства и не очень понимал, о чём тут ещё говорить, если беспредельно добрый Бог так близок.

Владение мечём так же давалось ему удивительно легко. Он умел чувствовать противника и угадывал его на несколько шагов вперёд. Тут была своя алгебра, помноженная на человеческий фактор.

Весь мир во всех своих проявлениях простирался в Боге. Так Эмери воспринимал действительность. Иногда это мировосприятие встречало некоторые затруднения. Священники в церкви призывали любить врагов своих, но у него не было врагов, и он не очень понимал, как ему исполнить эту заповедь.

Ему шёл 12-й год, когда отец вновь приехал в Антиохию. Теперь его отец был уже командором. Он скакал по улице впереди целого отряда тамплиеров, в котором было 3 рыцаря в белых плащах и с десяток сержантов. Встречая отца-командора, всматриваясь в суровые и добрые лица братьев-тамплиеров, Эмери до глубины души ощутил духовное величие Ордена Храма. Нельзя сказать, что это ощущение его потрясло. Душа Эмери вообще не была склонна к потрясениям, к резким и скачкообразным переворотам. Любое изменение нарастало в нём постепенно и происходило лишь тогда, когда он полностью и во всех отношениях был к нему готов. Так и образ Ордена Храма развивался в его душе постепенно, а теперь лишь стал глубже и проще. Не сложнее, а именно проще. Эмери умел гармонизировать хаотически-сложные представления о жизни, а всё, что гармонизировалось — упрощалось.

С отцом они разговаривали так, словно и не расставались. Да ведь они и правда не расставались, потому что все эти годы непрерывно молились Богу о благополучии друг друга. Их отношения были очень спокойны, разговоры немногословны, улыбки сдержанны. Они очень хорошо чувствовали друг друга. На третий день Эмери сказал отцу:

— Я принял решение. Я стану тамплиером.

Отец внимательно посмотрел в глаза сыну и, ничего не сказав, кивнул.

— Возьми меня с собой в Тортозу, — Эмери просил, понимая, что ни на чём не может настаивать в разговоре с отцом-командором. Он выбрал путь и это не обсуждалось, но решение о том, когда ему встать на этот путь, по-прежнему было во власти отца.

Это удивительное сочетание непреклонной личной воли и готовности беспрекословно подчиняться решениям старших, поразило стареющего командора. Он понял, что перед ним уже не просто сын, а почти готовый тамплиер.

— Да будет так, сынок. Мы отправимся в Тортозу. Ты станешь послушником Ордена. О некоторых вещах я должен предупредить тебя уже сейчас. В доме дяди Жослена ты привык есть вкусную еду, спать на мягкой постели, одеваться в дорогие одежды. Ничего этого больше не будет. Тамплиеры питаются очень скудно, в походе тебе придётся порой довольствоваться сухой коркой хлеба и несколькими глотками протухшей воды. Спать будешь в казарме вместе со всеми на жёсткой постели, и любой сержант из крестьян станет тебе господином. Ты больше не будешь принадлежать себе, да и мне тоже. Лично прослежу, чтобы тебе не делали ни малейших поблажек потому, что твой отец — командор Ордена.

— Я всё выдержу, — спокойно и совершенно без пафоса сказал Эмери. В его словах не было ни избыточного воодушевления, ни мальчишеского легкомыслия, ни холодного безразличия. Командор только плечами пожал.

* * *

Потом все удивлялись, как легко Эмери вошёл в ритм жизни Ордена. Убогую пищу он поглощал с таким удовольствием, как будто ничего другого в жизни не ел. В казарме держал себя так, словно она всегда была для него родным домом. Любые самые грязные работы выполнял, казалось, даже с радостью. Богослужения тоже посещал весьма охотно, выстаивая на молитве по много часов совершенно без напряжения. Постного дня всегда ждал с радостью, предвкушая счастье более тесного единения с Богом и не очень понимал, почему другие не любят посты. Он ко всем относился доброжелательно, стараясь каждого поддержать во всём, что для него было легко, а для них — трудно. Он никому не завидовал и ничем не гордился. Эмери обладал удивительным талантом быть счастливым, впрочем, если бы его спросили, счастлив ли он, ему, наверное, было бы непонятно о чём идёт речь.

Тортоза стала для него новой сказкой, увлекательнее всех прежних. Всё в его жизни происходило в своё время. Сказка Антиохии с её праздником красок, веселья и лакомств была хороша для детства, но детство закончилось, и пришло время оценить мужественное и суровое величие Тортозы. Сказка грозной крепости очаровала его с первой встречи, он сразу же почувствовал внутреннюю гармонию тамплиерской жизни. Просторные, немного мрачноватые залы, совершенно лишённые украшений, очень хорошо сочетались с человеческим теплом непрерывных богослужений, так же как ясные лучистые глаза одухотворяли суровые лица рыцарей. Грубая пища и короткие отрывистые команды, простые плащи, чёрные и белые, огромные каменные блоки стен без малейшей отделки, совершенно лишённая грубости вежливая речь рыцарей, всегда в достатке вино и ни одного пьяного — всё это вместе взятое и многое другое так гармонично сочеталось, словно всё в тамплиерской жизни было таинственными символами прекрасной алгебраической формулы, в которой, если заменить один знак, она вся рассыплется, а то, что все знаки стоят на месте, наполняет душу радостью. Разумеется, чёрствый хлеб и тухлую воду нельзя любить ради них самих, но они в этой жизни стояли на своём месте, а потому радовали.