Рыцарь «змеиного» клинка - [24]

Итак, я поведал Теодориху обо всем, или почти обо всем, что произошло, начиная с того дня, когда наша компания покинула Новы, и вплоть до самого моего возвращения. Я уже начал свой рассказ, когда Сванильда и еще одна женщина появились из кухни, неся огромную рифленую, отделанную золотом и серебром чашу с золотистым медом, в которой плавал изящный золотой черпак в виде птицы. Они поставили чашу в центре и затем удалились, не осмеливаясь сесть и присутствовать при беседе мужчин. Я не прервал своего повествования, но узнал вторую женщину. Одетая гораздо наряднее, чем когда я видел ее в последний раз, она была уже на сносях. Судя по ее манере держаться, эта женщина, похоже, стала новой госпожой Сванильды.

Я был поражен, но воздержался от каких-либо вопросов. После того как женщины вышли, я продолжил свой рассказ. Время от времени то один, то другой из присутствующих зачерпывал из чаши мед и делал глоток. Как это обычно бывало, когда несколько мужчин собирались, чтобы обсудить что-нибудь, нам поставили так называемую братскую чашу, пить из которой надо было по очереди из одного черпака.

Я рассказал всю историю почти в таком же виде, как я излагаю ее здесь, только немного сократил, опустив детали вроде уродливых проявлений болезни Амаламены. Да еще сообщив, что я сам чудом остался в живых, поскольку мне пришлось сражаться насмерть. Я объяснил, что Амаламена умерла в Пауталии, что мы с optio Дайлой тайно похоронили ее там — не сказав ничего даже нашим воинам — и что после этого хазарка «Сванильда» ехала в carruca в одиночестве. Затем я рассказал, что, поскольку мы с Дайлой обнаружили, что один из наших лучников оказался предателем, нам пришлось изменить свой маршрут и направиться к реке Стримон — в результате мы попали в узкое ущелье, где в одну из темных ночей на нас напали воины Страбона.

— Там я принял бой плечом к плечу со своими воинами, — сказал я, зная, что Авгис не мог уличить меня во лжи, поскольку сам он в это время находился высоко на скале. — И в тот самый момент, когда я понял, что мы проиграли сражение, я вдруг увидел, что люди Страбона вытащили хазарку «Сванильду» из carruca — что и навело меня на мысль о подмене.

Далее я поведал, как снял с себя доспехи, потому что по ним можно было определить, что я не простой воин, а королевский маршал, и надел на себя другие, которые принадлежали невысокому худощавому человеку, павшему в стычке. После этого я умудрился подобраться к хазарке «Сванильде», прошептать ей указания и отдать ожерелье, которое принадлежало принцессе Амаламене, — и Страбон поверил служанке.

— Он никогда не сомневался в том, что перед ним твоя сестра, вплоть до самой ее смерти, — сказал я. — Но это не помешало негодяю пользоваться бедной женщиной самым отвратительным образом, в нарушение всех договоренностей о том, что войну следует вести честно. Радуйся, Теодорих, что она не была нашей Амаламеной. Всего лишь через двое суток, задолго до того, как Страбон послал Осера потребовать от тебя выкуп, он лишил невинности бедную девушку, которая, как он полагал, была принцессой, — а ведь по всем законам войны пленница должна была находиться под его личной защитой.

Теодорих издал бешеный вопль, и, хотя у него не было меча, его рука непроизвольно потянулась к поясу.

Я продолжил свой рассказ, поведав королю, каким образом ухитрился так изменить свой облик, что, оставаясь неузнанным, смог внедриться в ряды воинов Страбона, подобно еще двум воинам из нашего turma.

— Только в Сердике мы с Одвульфом узнали друг друга. И решили отправить сюда Авгиса, сообщить тебе, что требования Страбона не следует принимать всерьез. После этого мы с Одвульфом по очереди, сменяя друг друга, охраняли ту, которая изображала Амаламену. И объясняли ей, что говорить и как вести себя в присутствии Страбона, чтобы не злить и отвлекать его, пока мы пытались придумать, что делать дальше.

Затем я коротко пересказал, как прошло путешествие от Сердики до Константианы, как постепенно нарастало нетерпение Страбона, пока отсутствовал Осер, с какой жестокостью он вел себя по отношению к хазарке.

— Бедняжка жаловалась, что он продолжал насиловать ее каждую вторую или третью ночь. А еще этот негодяй говорил, что не против сделать ее своей женой, надеясь, что принцесса родит ему наследника получше, чем его никудышный сын Рекитах. Более того, он заявил, что ты, Теодорих, из трусости простишь ему подобное оскорбление — и будешь счастлив породниться с могущественным Страбоном через этот брак.

Теодорих от души выбранился и прорычал:

— Thags Guth, что бедная девушка на самом деле не была моей сестрой. Но это не имеет значения. Я заставлю эту самоуверенную рептилию заплатить за такие слова.

— Возможно, что он уже заплатил, — заметил я и продолжил свой рассказ. Я поведал, что Страбону надоело напрасное ожидание и он уже готов был убить несчастную девушку, однако я подстроил так, что она уговорила Страбона организовать сражение между пленными эрулами. Как вы помните, мы с Одвульфом тогда подбили их устроить совсем другое представление. Я рассказал, как разъяренный Страбон заколол хазарку прежде, чем мы с Одвульфом сумели помешать ему, как мы наказали негодяя, изувечив его, как нелепо погиб отважный Одвульф, когда мы с ним уже почти вырвались на свободу.