Рыцарь «змеиного» клинка - [2]

— Не сомневаюсь. Это он вез договор Зенона?

— В последний раз, когда я его видел, так и было, — снова я смог дать правдивый ответ.

Тут заговорил optio Осер:

— Триарус, никто не ушел живым. Мы уверены, что никто не сумел проскользнуть по дороге мимо нас. Наши люди тайком следовали за обозом от самой Пауталии. Они доложили мне, что ни один человек не проходил мимо них по дороге. Однако кое-кого из врагов убили на берегу реки, их тела унесло течением.

— Отлично, — заметил Страбон, — как только мы перекусим, а ускакавших лошадей поймают, отправь своих людей: пусть они отыщут всех до одного убитых. Пусть доберутся до самого устья реки Стримон у Эгейского моря, если придется. Разденут и обыщут каждого. Надо любой ценой отыскать договор. И вот что… — он ткнул бородой в мою сторону, — начните-ка с нее.

Я вывернулся из рук двух оскалившихся стражников и завопил:

— Неужели ты посмеешь так оскорбить принцессу Амалов?

— Vái! Ты полагаешь, я шучу? Мне действительно нужен этот документ. И если ты хочешь сберечь свою целомудренность, то должна лишь указать, кто из них Торн.

В известном смысле, я так и сделал. Я прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Договор у меня.

Вытащив конверт из-за пазухи, я попытался разорвать его обеими руками, но пергамент отличается прочностью.

Optio и остальные тут же схватили меня снова. Страбон издал свой скрипучий смешок, шагнул вперед и вырвал конверт из моих рук. После этого он бросил взгляд на свернутый документ, кивнул, увидев пурпурную восковую печать с монограммой «З»… и, к моему изумлению, бросил его в ближайший костер. Только потом я узнал, что Страбон не умел читать. Разумеется, если бы он просто вскрыл конверт и обнаружил, что пергамент чистый, весь мой план пошел бы насмарку. Однако он не стал этого делать: видно, не хотел притворяться, что читает, или просить кого-нибудь сделать это, так как не желал, чтобы я смеялся над его невежеством.

Но я все равно презрительно рассмеялся:

— Ты уничтожил всего лишь кусок пергамента, а не его суть. Мой брат все еще удерживает Сингидун, а ты прекрасно знаешь, как важен этот город. Не зря ведь Зенон даровал Теодориху этот договор и все остальные привилегии. Моему брату стоит только попросить, и ты можешь быть уверен, Зенон составит, подпишет и скрепит печатью еще один экземпляр договора.

— Твой брат удерживает Сингидун, — проворчал беззаботно Страбон. — Я удерживаю его сестру. Посмотрим, что перевесит. — Он повернулся к optio. — Отлично, Осер. Нам больше нет нужды задерживаться здесь. Пошли двоих людей: пусть снова запрягут в carruca лошадей и выкинут оттуда труп девицы. А эти двое пусть отведут принцессу обратно в повозку и проследят за тем, чтобы она оставалась там. — Мне он сказал: — Прости, принцесса, что прерываю твой ночной отдых. Но я хочу, чтобы еще до рассвета мы оказались в пути. Мы поедем быстро и остановимся на отдых только к ночи. Поэтому можешь вздремнуть до нашего отъезда. Полагаю, это будет разумно.

Я ничего не ответил, только бросил на него презрительный взгляд. Страбон снова повернулся к optio:

— И еще вот что, Осер…

Мне очень хотелось услышать, какие указания даст ему Страбон, но меня поволокли в темноту, и, после того как лошадей снова впрягли в повозку, мои стражи довольно грубо затолкали меня внутрь. Тело Амаламены уже исчезло, ничто не напоминало о ней, только небольшое подсохшее кровавое пятно на том месте, где она лежала. Я спросил своих стражей, что станется с ее останками. Я боялся услышать, что такое привлекательное молодое тело, еще мягкое и гибкое, может соблазнить грубых воинов и они надругаются над трупом.

— Мы остроготы, как и ты, — высокомерно напомнил мне один из стражников. — Мы не оскверняем тела умерших. С твоей служанкой поступят так же, как и с остальными воинами, павшими в этой стычке.

Однако оба моих стражника не были столь же предупредительны с живой молоденькой женщиной. Стоило мне опустить занавески в carruca, как они заставили меня широко раздвинуть их с обеих сторон. После этого оба принялись отпускать грубые шуточки и при помощи пошлых жестов уговаривать меня приготовиться ко сну. Это означало, что я должен раздеться догола, пока они глазели на меня при свете лампы. Я, не обращая на них никакого внимания, просто улегся в одежде на походное ложе Амаламены и закрыл глаза, пытаясь хоть немного отдохнуть и все обдумать. Очень уж стремительно и непредсказуемо развивались события.

Разумеется, я глубоко скорбел о погибшей принцессе и все еще ощущал ее присутствие в carruca. Я, как помните, побрызгался духами Амаламены, а всем, что осталось от нее, был лишь удушливый brómos musarós, который перешибал даже крепкий аромат роз. Однако мне не хотелось вспоминать о том, как умерла Амаламена. Я предпочитал запомнить ее такой, какой я видел принцессу в последний раз: оживленной, веселой, строившей планы на будущее. Я надеялся, что мне вскоре представится случай переодеться во что-нибудь свежее и поменять внутреннее убранство carruca, насквозь пропитанное отвратительным запахом.

В то же время я перебирал подвески на цепочке, висевшей у меня на шее, и молча возносил молитву — хотя и не какому-то определенному богу: «Пожалуйста, пусть Сванильда благополучно доберется до Теодориха!» С того момента, как мы покинули Константинополь, все шло совсем не по плану, однако я был жив, хотя и попал в переплет. Положение мое было рискованным, особенно если Теодорих уже получил договор, а ведь Страбон уверен, что уничтожил его.