Рыцарь Родриго и его оруженосец - [2]

– Ты думаешь, – спросила она, – мы сможем снова поставить его на колёса?

– Придётся попробовать. В этом богооставленном месте вряд ли можно найти постороннюю помощь. К счастью, кажется, ничего не сломалось. Втроём уж как-нибудь управимся. Малышу придётся тоже приналечь. А где он, кстати? Всё ещё внутри?

– Вряд ли, – забеспокоилась мама Дик. – Я думала, он всё это время был с тобой, на облучке.

– Нет, со мной его не было, – озадачился папа Дик.

Они испуганно переглянулись, потом стали кричать на два голоса внутрь вагончика:

– Эй, там! Малыш! Мальчик! Дитятко! Ты где? С тобой ничего не случилось? Скажи хоть что-нибудь, сынок! Ты там живой? Малыш, отзовись же!

– Здесь нет никого, – просипел попугай, – кроме разве что Сократа.

– О силы небесные! – ахнула мама Дик, всплеснув руками. – Где же он тогда? Где мой бедный мальчик? Мы потеряли его по дороге, но где и когда? Что с ним теперь?

И оба стали бегать в темноте и кричать во всё горло:

– Малыш! Мой мальчик! Сыночек! Откликнись, если ты нас слышишь! Куда ты подевался? Вернись, сыночек!

Но единственным ответом им был свист ветра да грохот бури.

Вообще-то мальчика, конечно, звали не Малыш. Он был крещён под именем Анаксимандр Хаструбель Хризостомос. Это имечко происходило из старинной книги рассказов, откуда папа Дик черпал материал для своих театральных постановок. Но такие сложные имена не мог произнести ни один человек, а тем более запомнить, даже сами родители. Поэтому они звали его просто Малыш, всю его жизнь, – и мы тоже будем придерживаться впредь этого прозвища. Так что его настоящее полное имя можно тут же безболезненно забыть.

Мама Дик ударилась в слёзы:

– Он такой безоглядный, такой неосторожный мальчик, – всхлипывала она. – Хоть бы он не вляпался во что-нибудь на свою голову…

– Ну, – злился папа Дик, – будем называть вещи своими именами. Он самый упрямый и самый непослушный сын из всех, какие у нас были.

– Но ведь у нас больше не было никого, – стенала мама Дик.

Папа Дик обнял её, утешая, и гладил по голове, сбив набок её ночной чепчик.

– Успокойся, моя радость, – лепетал он. – Не сомневайся, он скоро объявится. Таким, как он, ничего не делается. Найдётся он, и уж тогда я всыплю ему как следует сразу за всё.

– Нет, ты этого не сделаешь! – ревела мама Дик. – Ты изверг, а не отец. И вообще, что, если его похитили разбойники?

– Да брось ты, – отмахнулся папа Дик. – Мы же специально выехали на ночь глядя, чтобы нас никто не увидел. К тому же в такую погоду никакой разбойник не будет сидеть в засаде.

– Ты говоришь и сам себе не веришь! – воскликнула мама Дик, всё больше впадая в отчаяние. – Тут висельников полный лес, кишмя кишат.

– Ну хорошо, допустим. Но какая выгода им его красть? – возразил папа Дик, хотя и не вполне уверенно. – Мы всего лишь бедные бродячие актёры. Мы не сможем заплатить за него выкуп. Кому понадобилось похищать нашего Малыша?

Мама Дик высвободилась из объятий мужа и отступила на шаг назад, разом побледнев.

– Где-то в здешних лесах, – со страхом выдавила она, – гнездится сам Родриго Грубиан, самый злобный и страшный из всех рыцарей-разбойников. Это совершенно бессердечный человек. Он творит зло не ради денег, а ради собственного удовольствия. И не просит никакого выкупа. И если наш Малыш…

Она не смогла договорить. Тут и папа Дик заплакал. Они упали друг другу на грудь, и дождь поливал их лица вперемешку со слезами.

– О ужас, сгинь! – прокричал Сократ изнутри вагончика. – Хорошенький был бы сюрприз. Но не надо так сразу терять голову. Может, Малыш просто вышел сделать пи-пи или вроде того.

– В таких случаях, – ответил папа Дик, давясь слезами, – он обычно кричит, чтоб остановились и подождали его.

– Но если ты спал, сонливец ты этакий, – мама Дик принялась трясти его, – ты же не мог его услышать! И бедный Малыш теперь плутает где-то в ночи.

– Но ты ведь тоже спала, – несмело возразил папа Дик, – иначе бы ты заметила, что он вышел.

– Чёрт побери! – злобно крикнул попугай. – Не будет ли кто так любезен поставить вагончик на колёса? Сколько можно Сократу висеть тут вниз головой на штанге? И ничего не видно, потому что коптилка погасла, и вообще. Останемся здесь до утра, а когда солнце взойдёт, Сократ облетит все окрестности и поищет Малыша. А вы сможете проделать то же самое пешком. Но сейчас нам ничего не остаётся, кроме как ждать, не придёт ли он сам. Да поставьте же вагончик, будьте любезны, чтобы Сократ мог хотя бы думать толком.

Этот попугай был, как вы видите, весьма рассудительной птицей, и его не так-то просто было лишить самообладания. Он принадлежал к породе очень мелких и особенно ярко раскрашенных птиц; он походил на клоуна, но очень не любил такого сравнения. Кроме того, он был пожилой попугай, что не редкость среди них, ему было лет сто, то есть с жизненным опытом птица.

То, что он умел так превосходно говорить, было легко объяснимо: он странствовал по свету не только с мамой и папой Дик, но и с дедушкой и бабушкой Дик, которые тоже были кукольниками, и сотни раз, а то и сотни сотен раз прослушал все спектакли, пока не выучил все роли наизусть и мог их безошибочно произнести. А ещё он был разумной птицей и недаром носил имя знаменитого греческого философа. Он мог обходиться со своим огромным словарным запасом не хуже, чем какой-нибудь профессор.