Рыцарь Родриго и его оруженосец - [10]

И это показалось попугаю самым подходящим для Малыша, принимая во внимание его юный возраст. Сократ, так долго сгибавшийся над книгой, выпрямился. Теперь он должен как следует подумать!

Не сама ли мама Дик беспрерывно – пусть и прикрывая рот ладонью – поминала рыцаря-разбойника Родриго Грубиана, который гнездился где-то в здешних местах, в Страхопуще? Да и сам Сократ во время своих поисковых облётов разве не видел издали покосившиеся башни на вершинах Лихогорья?

И не подходит ли одно к другому, пусть рыцарь и не благородный, а разбойник? Малыш, думал Сократ, не очень-то различал их. В отличие от его родителей, которые никогда не делали ничего по-другому, Малыш всегда всё делал наоборот. И рыцарь-разбойник, вероятно, был для него самым подходящим!

Сократ всё сильнее укреплялся в своём решении. Он оставил книгу историй на столе – она ему уже не понадобится – и полетел к папе и маме Дик, чтобы взять командование на себя. Кукольный театр папы Дика должен отправиться к рыцарю-разбойнику Родриго Грубиану!

Так и сделали, поскольку Сократ умел убеждать. Ослы Долли, Вилли и Улли были запряжены, папа и мама Дик кряхтя влезли на облучок, а довольный Сократ сидел на трубе, которая торчала над островерхой двускатной крышей. Он походил там, вверху, на яркое знамя.

– Н-но, поехали! – крикнул он наконец.

Но ничего не произошло. Ослы Долли, Вилли и Улли повесили головы, будто опять заснули. А папа и мама Дик? Было непонятно, сидят ли они вообще там, на облучке. Не умчались ли прочь, шурша плащами и шелестя юбками, только бы не пускаться навстречу рыцарю-разбойнику Родриго Грубиану? Сократ не мог этого знать, потому что с трубы ему не был виден облучок.

– Поехали! – крикнул он ещё раз. – Да боже ты мой! Трогай! Вы что, не слышите Сократа?

Впереди вагончика лишь один из ослов дёрнул ухом, словно отгоняя назойливого слепня.

В Сократе медленно разгоралась красная попугайская ярость. Они поедут в Страхопущу! Как и почему, он только что подробно объяснил, и ни мама, ни папа Дик не нашли чем ему возразить. Вместо этого они смотрели на него, выпучив глаза, и кивали, забывая дышать. Так почему же они не трогаются с места?

– Эфраим Эмануэль Дик! – проверещал Сократ на своей трубе. – Ты что там, оглох?

Как вы уже догадались, Дики никуда не сбежали. Они просто оцепенели от страха.

– Я слышу тебя, Сократ, – еле прошелестел он, и сочувственный ветер донёс его дрожащий голосок до Сократа. – Только я не знаю, такая ли это хорошая идея – ехать к рыцарю-разбойнику Родриго Грубиану в Страхопущу. Может, мы лучше подождём ещё немного? Малыш ведь может в любой момент…

Одним ударом крыла Сократ отбил на ветер остаток фразы папы Дика. Этот остаток был так же предсказуем, как и его кукольные представления.

– Мы прождали уже три дня, Эфраим Эмануэль Дик! – крикнул он. – И с каждым часом, что мы здесь простаиваем, фора Малыша становится всё больше. Вы что, не хотите вернуть своего сына?

– Конечно, хотим! – крикнула мама Дик с облучка.

– Конечно, хотим! – повторил за ней папа Дик. – Но мы же не знаем, действительно ли он у рыцаря-разбойника. Какой же маленький мальчик по своей воле отправится к рыцарю-разбойнику?

– Малыш, чёрт побери! – каркнул Сократ на своей трубе. – Малыш отправится по своей воле к рыцарю-разбойнику! Вы что, не знаете собственного сына?

Внизу на облучке стало тихо. Ничего, кроме растерянности, ветер до Сократа не доносил. Ведь папа и мама Дик и впрямь не знали своего сына. Малыш и Дики просто были слишком разными людьми. Малыш ничего не боялся, а папа и мама Дик боялись всего. Малыш хотел, чтобы всё изменилось, а Дики хотели, чтобы всё оставалось по-прежнему.

– Н-но, трогай! – прохрипел Сократ, решив, что Дики уже достаточно обо всём подумали.

– Поехали, – пролепетали мама и папа Дик, поскольку они любили своего сына, хотя он и был совсем не таким, как они.

Кукольный театр папы Дика загромыхал по неровной дороге, а потом по бездорожью. Он подпрыгивал на всё более толстых корневищах, проезжая мимо всё более корявых деревьев, и, когда одно особенно сучковатое из них потянулось своей мрачной веткой к Сократу, даже разумной птице стало не по себе. Тысячи глаз смотрели на них из укрытий по мере того, как они углублялись в Страхопущу, и тысячи капель отбивали свой знобящий такт, потому что после грозы, в которую исчез Малыш, Страхопуща всё ещё была в сырости. Тут и там Сократу чудилось чиханье подколодных гномов и кашель простуженных болотных друдов, но никто не чинил препятствий кукольному театру папы Дика. Даже большой медведь, которого Сократ увидел в чаще, пропустил их с миром. Едва заметив кукольный вагончик, он пугливо скрылся за гигантскими грибами.

Сократ командовал с трубы то «Влево!», то «Вправо!», когда лесные дорожки пересекались, что случалось довольно редко, и кукольный театр папы Дика приближался к скалам Лихогорья, пока им не открылся вид на вершину с пятью покосившимися башнями. Как вы уже знаете – но ни Сократ, ни Дики пока не знали, – обитаемой была всего одна из них.

Кукольный театр папы Дика со скрежетом остановился: то ли ослы не хотели ехать дальше, то ли Диков покинули последние капли мужества. Сократ бы это понял. Он проследил за восхождением крутой тропы, что огибала скалистые пики, ведя к воротам. До сих пор он видел крепость Гробург лишь издали. Вблизи чёрные стены и пустые глазницы окон выглядели в тысячу раз более зловещими.