Рыцарь-призрак - [35]
— Не то имя? — спросил Лонгспе. — Какое же нужно?
Стуртон захохотал. Из его рукава отрастала новая рука — пальцы на ней растопыривались, словно лепестки плотоядного цветка, в то время как кисть, отрезанная Лонгспе, увядала на полу башни и рассыпалась в прах.
— А как по-твоему, благородный рыцарь? Я все еще слышу, как старик, прежде чем умереть, выкрикивает свое проклятие: «В преисподнюю, Стуртон, тебя спровадит один из Хартгиллов! И только из Хартгиллов!» Но вместо этого вот уже на протяжении пяти столетий на тот свет посылаю их я. Из мести за шелковую веревку. И еще ни один не пришел назад, чтобы исполнить проклятие старика. Они, словно агнцы, бегут рысцой на заклание и угасают. Мальчишке, которого ты так самозабвенно защищаешь, уготован тот же путь, и уже сегодня ночью.
Его холоп сделал было шаг ко мне, но Лонгспе предостерегающе направил на него острие меча.
— Думаешь, мертвая плоть способна тебя защитить? — сказал он. — Я так основательно просверлю твое черное сердце, что ты будешь дожидаться своего хозяина у ворот ада.
Холоп замешкался с искаженным от страха мертвым лицом.
— Чего ты ждешь? — накинулся на него Стуртон. — Хватай детей и бросай их через стену, или я собственноручно прикончу тебя!
Холоп опять шагнул в нашу сторону.
Но меч Лонгспе был скор, как пламя, и холоп рухнул словно распоротый мешок, наполнив воздух такой отвратительной вонью, словно в ночном воздухе рассеялась вся его прогнившая душа. Образ Лонгспе излучал светлое сияние, похожее на белый огонь, и холоп, стоявший на лестнице, в ужасе обратился в бегство, но Стуртон с проклятием вонзил ему в спину меч. Затем он опять повернулся к Лонгспе. В лице его больше не было ничего человеческого, и кожа его развевалась лохмотьями на костях, как если бы собственная ярость сдирала ее ему с тела.
— Йон, беги к лестнице! — крикнул Лонгспе, прикрывая меня и Эллу своим телом.
Образ Стуртона принял грязно-красный цвет, словно его члены напитались всей той кровью, которую он пролил. Свет Уильяма же напоминал белое сердце пламени, и мне стало безразлично все, что рассказал хорист. Я видел только этот свет и был снова оруженосцем Лонгспе, что бы он ни совершил и что бы его на земле ни удерживало.
— Элла, беги! — закричал я. — Я останусь с ним.
Но она, разумеется, не тронулась с места. Я попробовал оттащить ее к лестнице, но… она еще и сегодня сильнее меня.
— Пусти! — вырвалась она. — Ты что, не слышал, что сказал Стуртон? Йон, ТЫ должен его прикончить! Ты — тот Хартгилл, который отправит его на тот свет!
— Да? — ответил я, запыхавшись. — И как же мне это сделать?
По Элле я понял, что у нее на это не было ответа.
Стуртон скалил полуразвалившиеся зубы, напоминая одну из своих шавок, но меч его был легче меча Лонгспе, и защищался он им без труда.
— Вы все еще здесь, Йон? Уходите! — крикнул мне Уильям, отражая очередной удар.
Но мы не двинулись с места.
«ТЫ должен его прикончить, Йон».
Казалось, они бьются уже целую вечность — два духа, темный и светлый. Времени больше не было, были только эти два воина, которые никак не могли обрести смерть, а с ними Элла и я. Наконец Лонгспе оттеснил Стуртона к стене и вонзил ему меч в сердце. Но Шелковый Лорд снова сбросил бледную оболочку и облачил свои кости в следующую, кроваво-красного цвета.
— У меня много шкур, благородный рыцарь, — насмешливо бросил он, — и вся та кровь, которую я пролил, сделала их еще более стойкими. А как насчет тебя? Возвращайся в свою гробницу, пока я не рассек твою благородную шкуру и не сделал тебя моим слугой в преисподней. Ты бледен, словно призрак, каким был уже при жизни. Жалкий бастард! Бессильный среди могущественных братьев!
Он с такой яростью занес свой меч против щита Лонгспе, что Уильям споткнулся, и клинок Стуртона глубоко вошел в его мерцающие плечи. Из раны хлынул свет, как будто кровь его обращалась в пар, и я с гневным криком ринулся к обоим сражавшимся.
На этот раз разрешения Лонгспе я не дожидался. Я вступил прямиком в полосу его света. Я чувствовал, как моя плоть сливалась с его, пока я не сделался большим и сильным и не смог держать в своей руке рукоять меча. Я был Йоном и одновременно — Уильямом. Лонгспе и Хартгилл. Мужчина и мальчик, рыцарь и оруженосец, исполненный страха и бесстрашный в то же самое время, молодой и почти тысячу лет от роду — все в одном. В его груди билось мое сердце, его воспоминания делались моими, а мои — его, и когда я открыл рот, то услышал голос Лонгспе, произносящий мои слова:
— Теперь у меня верное имя, Шелковый Лорд, и все твои обагренные кровью оболочки больше тебя не спасут: В преисподнюю мечом Уильяма Лонгспе — тебя спровадит один из Хартгиллов.
Стуртон с сиплым криком занес меч, но в глазах его был страх, и я напал на него силой Лонгспе и силой моего гнева, силой рук рыцаря и силой моей любви, любви к нему и к Элле, которая все еще стояла за нами, не убегая прочь и не прячась.
Стуртон оттолкнул мой меч в сторону, но я теснил его назад, шаг за шагом, удар за ударом. И вот я всадил ему лезвие так глубоко в грудь, что оно застряло в стене у него за спиной. Кожа его увяла, словно лепестки ужасного цветка, а горящие глаза померкли. Но я размахнулся еще раз и снес голову с костлявой шеи. Что за ненависть меня распаляла, не знаю; была ли она только моею или также ненавистью Лонгспе?
