Рыцарь Христа - [15]

Когда Гильдерик упал, я даже не сразу поверил глазам своим. Не помню, как это у меня получилось. Я очень ловко отбежал назад, когда Гильдерик наносил страшной силы удар, щит мой не выдержал, расщепился, меч противника почему-то застрял в нем, я резко дернул на себя, и Гильдерик упал плашмя на землю. Тотчас же я наступил ногой на шею поверженного врага, занес над ним Канорус, немного перевел дыхание и громко произнес:

— Голова твоя отрублена мною, Гильдерик, можешь быть в этом полностью уверен. Но я пришел сюда не убивать тебя, а всего лишь проучить за то, что ты позволяешь говорить мерзости о прекраснейшей в мире женщине. Если ты еще раз осквернишь уста свои клеветой в ее адрес, то голова твоя и впрямь расстанется с телом. Покамест же дарую тебе жизнь.

Ликуя и задыхаясь от собственного великодушия, я соступил с его шеи, вставил меч в ножны и повернулся к своим друзьям. Зигги и Аттила тоже вставили свои мечи в ножны с таким видом, будто только что бились не на жизнь, а на смерть. Вид у моего старикана был такой смешной, что мне вспомнился говорящий петух, и я сказал:

— А все же, сей петушок оказался жестковат, я с трудом…

— Берегись! — крикнуло сразу несколько голосов, я дернулся в сторону и почувствовал, как сталь меча разрубает на плече у меня кольчугу, входит в мою плоть, дробит кости. Я еще успел оглянуться и увидеть, как вновь замахнувшегося на меня Гильдерика схватили Иоганн и Маттиас, затем я стал валиться, очень долго валиться набок, тело мое взлетело параллельно земле, стало легко и тихо, лишь слабая тошнота под ложечкой, я поплыл над деревьями в сторону восхода солнца, низко-низко над землей, глядя в ослепительное, серебристо-зеркальное небо. Я плыл по небу домой, в родной Зегенгейм и в не менее родной Вадьоношхаз, и где-то рядом со мной летела милая босоногая девушка, которая почему-то превратилась в императрицу. Я не видел ее, но очень ясно слышал подле себя ее голос:

— Ах, как я вам завидую, благородный рыцарь! Вы будете присутствовать на браке в Кане Галилейской и увидите Его…

Глава V. Я ВСЕ ЖЕ НЕ ПОПАДАЮ НА БРАК В КАНЕ ГАЛИЛЕЙСКОЙ

Время от времени мне мерещился ее голос, но чаще я слышал горестное бормотание и вздохи Аттилы. Вдруг наступило пробуждение, я открыл глаза и с ужасом пытался несколько минут понять, где я, каково предназначение этих странных форм и игры светотени, с какой целью я тут оказался, кто я вообще такой и кто такие эти симпатичные, но странные существа, склоняющиеся надо мной. Затем будто волной окатило мозг полным перечнем ответов на все поставленные вопросы. Я — в мире, вокруг меня — бытие, я здесь — для того, чтобы жить, я — человек по имени Лунелинк или, если официально, то Людвиг фон Зегенгейм, а эти существа — такие же люди, как я. Вот это, которое постарше, мой оруженосец и хранитель Аттила Газдаг, или, как принято у мадьяр, сперва прозвище, потом имя — Газдаг Аттила. Вот этот, гораздо моложе, моих лет юноша, Иоганн Кальтенбах из Гольштейна. А вот эта девушка…

Новая волна окатила меня, и это была волна чувств, заставившая меня осознать, что в жилах моих течет не рассол и не уксус, как можно было подумать поначалу, когда я только-только очнулся, а живая, горячая кровь. Ко мне подходила, надо мною склонялась, смотрела в мое лицо и, улыбаясь, оповещала весь мир, что я очнулся, девушка, которую я любил всю свою жизнь. Именно так, всю жизнь, ибо за нее я жертвовал жизнью и готов был всегда, до скончания дней своих жертвовать, ведь сердце мое принадлежит ей. Я улыбаюсь ей и шепчу ее чудесное имя, в котором музыка и дыхание Эллады: «Пракседис».

— Он и впрямь ожил, даже помнит, как меня звали до Адельгейды, — радостно рассмеялась моя любимая. — Вот что, благороднейший господин фон Зегенгейм, приказываю вам сейчас молчать и набираться сил. Как только вы сможете вставать и передвигаться, а это произойдет не раньше, чем через несколько дней, тотчас же собирайтесь и выезжайте в Бамберг. Такова моя воля. Надеюсь, вы помните, что я не просто девушка, которая выпросила у вас рыб, а императрица Римской империи.

— Не беспокойтесь, государыня, все будет в полном порядке, я позабочусь, чтобы молодчик не вступал больше ни в какие поединки и прямехонько отправлялся в Бамберг по вашему приказанию, — вмешался Аттила таким елейным тоном, как будто сейчас ему преподнесут бадью светлого вадьоношского пива. — Не знаю, как мне, старому бревну, благодарить вас. Я готов до конца дней своих целовать вам ножки, а то и следы ваших ножек, и это готов. Скажите же, каких рыб наловить вам за вашу доброту, каких птиц и зверей? Льва Мантикайра с человеческой головой или вепря Сэхримнира? А хотите коня Эдьсарву , который только и остался, что у нас под Вадьоношхазом, хотя, честно признаться, я никогда его не видел, но старые люди говорят, что он водится.

— Спасибо, милый Аттила, ничего не нужно. Главное, чтобы твой господин здоровым и невредимым встал на ноги и отправился в Бамберг. Слышите, Лунелинк? Поправляйтесь. До свидания. — И она наклонилась и поцеловала меня. Она поцеловала меня, Христофор, в самые губы! Я был еще очень слаб, а тут и вовсе едва не лишился чувств от неожиданного счастья, которое продолжало улыбаться мне с того волшебного утра на Рейне. Прикосновение ее губ к моим несло в себе неизъяснимую смесь чувств — от ожога до ласки речной волны. Я почувствовал ее запах — благоухание молодого женского тела, ухоженных волос, чистого нового платья.