Рыцарь Христа - [128]

Дойдя до Гроба Богородицы, мы отслужили Ей молебен; Пьер Эрмит вновь громко поведал о чуде Ее явления к нему именно в этом месте после того, как он долго молился Ей. Несомненно этот человек обладал удивительным даром красноречия, его проповедь воспламеняла сердце, и думаю, не только у меня одного возникло труднопреодолимое желание немедленно идти на приступ. Но Пьер Эрмит призвал последовать дальше, и мы вошли в Гефсиманский сад, где папский комиссар прочел вслух из Евангелия от Марка про моление о чаше и арест Спасителя. Правда, я больше люблю, как это описано у Луки, но когда легат громко прорыдал слова: «Они же все признали Его повинным смерти. И некоторые начали плевать на Него и, закрывая Ему лицо, ударять Его и говорить Ему: прореки. И слуги били Его по ланитам», у всех нас возникло чувство, что Его только что арестовали и увели к первосвященнику Каиафе, а мы пойдем и освободим Его. И луна, встающая над вершиной горы Елеонской, смотрела на нас умоляюще, как лик Богородицы.

Берегом потока Кедронского мы пошли дальше, миновали гробы Иосафата, Авессалома и Захарии, купель Силоамскую, водами которой исцелился помазанный Христом слепец, — и мы тоже умывались из нее, жаль, что нельзя было пить эту сладковато-солоноватую воду. Далее мы проследовали ко гробу Исайи, помолились этому пророку и вдоль древней стены Давида спустились в долину Енном, когда луна взошла на самый верх небосвода и сияла прямо над нашими головами. Всюду мы останавливались для совершения молебнов и воспоминаний из библейской истории. Не знаю, что именно встревожило сарацин, когда мы подошли к Гигонскому водоему, но именно здесь они впервые обстреляли нас. Возможно, кто-то из их начальников знал о значении этого жуткого ущелья, бывшего некогда местом сбрасывания нечистот, трупов павших животных и казненных преступников, и решил принести жертву геенне, отдав приказ выпустить по нам несколько сотен стрел. А может быть, просто здесь мы оказались в наибольшем приближении к стенам города, возведенным Иродом Агриппой и укрепленным императором Адрианом. Стрелы посыпались на нас с Сионской вершины, где располагалась угловая башня крепости. Кажется, она называлась Змеиной. Несмотря на обстрел, мы не убыстряли свой ход. Тех, кто нес кресты, хоругви, знамена и образа, другие рыцари защищали своими щитами. Но не всех миновала смерть, и несколько десятков человек осталось лежать здесь в подтверждение пророчества Иеремии о том, что место сие назовется долиной Убиения.

Мы обошли Гигонский пруд слева, миновали водопровод Пилата и могилу Ирода, поднялись немного на Исполинскую гору, выросшую слева от нас стеной. Из башен дворца Давида нас вновь обстреляли, но не так сильно и метко, как в долине Енном. Когда крестный ход добрался до горы Радости, на востоке вспыхнули первые лучи зари. Проделав такой достаточно утомительный путь, никто из нас не чувствовал ни малейшей усталости, и даже мой старый ворчун изумлялся, хлопая себя по толстым ляжкам и икрам. Он изъявлял желание немедленно идти в бой, правда объяснял это желание тем, что ему не очень хочется еще год совершать такие крестные ходы «вокруг да около».

Не успел диск солнца подняться за горой Елеонской, как с трех сторон на штурм города двинулись воодушевленные совершенным крестным ходом войска крестоносцев; осадные башни, накрытые мокрыми шкурами для меньшей подверженности воспламенению, двинулись к стенам иерусалимским; огромные фрондиболы и ловкие катапульты принялись осыпать головы осажденных грудами камней и бочками с греческим огнем. Я со своим отрядом, следуя за Годфруа Буйонским, бросился к воротам Святого Стефана, и можно сколь угодно не верить в чудеса и знамения, но именно тут, прямо напротив того места, где Пьеру Эрмиту явилась Богородица Дева, на одном из самых укрепленных участков города, нашим храбрецам удалось вскарабкаться на стену и завязать там бой с сарацинами. Крепкая винея, несущая огромный таран, достигла ворот и, под градом камней и потоками горячего масла, выломала ворота. У меня перехватило дух, сердце загорелось радостью от предчувствия близкой победы. В этот миг проломленные тараном ворота окончательно рухнули, сверху перестали сыпаться камни и брызги кипящей лавы, и белое знамя, трепеща, понеслось внутрь города. Я ринулся вслед за Годфруа, стараясь не отставать, мы ворвались в город и тотчас сразились с отрядом сарацин, которые бились отчаянно и озверело, как раненые львы, но силы были неравные, и мы довольно быстро расправились с врагами, преследуя их и разя беспощадно.

— Вперед! Вперед! Ко Гробу Господню! — восклицал Годфруа, держа в левой руке знамя, в правой — меч. Вид его был великолепен, лицо, забрызганное кровью врагов, сияло торжеством. Он направил своего коня к развалинам стены Манассии, и мы двинулись вдоль них вперед, видя перед собой лишь разрозненные толпы сарацин, спасающиеся от нас, рассыпаясь по сторонам. Возле башни Антония мы приняли еще один бой, но он так быстро закончился, что мне даже не довелось сразить ни одного сарацина.

Улица, по которой мы двигались, шла вверх и вверх, испуганные лица выглядывали из окон домов. Вдруг из одного дома выскочил человек такого возбужденного вида, что граф Вермандуа чуть было не рубанул его своим мечом. Но, обращаясь к нам на языке франков, этот человек, темный лицом и мало похожий на европейца, залопотал: