Рыбы в раю - [2]
Идя ночью по старому городу, чувствуешь особенно отчетливо: есть несколько, разнесенных по времени Нюрнбергов. Но опять же, все раздельно. Как в случае с мусором. Как и с немецким языком.
Распространено стойкое заблуждение. Дескать, красивых женщин здесь нет, потому, что их посжигали в средневековье, как ведьм. Не сомневаюсь, попытка окончательного решения женского вопроса была. Но рискну заявить, что изводили изольд и брунгильд — немецкой грамматикой. Которая и сейчас способна довести неустойчивую психику до протуберанцев. А уж тогда-то…
Немецкого языка, как единого и неделимого — нет.
Возьмем самую простую фразу. Возьмем, например: «Как тебя зовут?»
В Ганновере, где говорят на «хох-дойче», ортодоксальном варианте немецкого, произнесут: «ви хайст ду?»
В Мюнхене, где немецкий прополот байришем, то же самое будет звучать может и похоже, но все гласные заменятся на «а»: «ва ха да?!» В Нюрнберге, соответственно, сохранится общебаварская фонетика гласных. Но, поскольку байриш здесь чужой, а народ коммуницируется исключительно на франкише, аборигены легко обходятся единственной согласной. И вопрос будет звучать: «фа фа фа?!»
Один мой приятель, приехавший в Нюрнберг, мужественно пытался победить язык. Без кислородного прибора. Но потом услышал франкиш… «Понимаешь, — обескуражено делился он, — они вот так покучкуются, погавкают. И счастливые расходятся»…
Еще один знакомый, пройдя курсы немецкого в Москве и прибыв в Германию, с час стоял возле служащего в берлинском аэропорту. Его единственной мыслью, как он сам признавался, было: сколько же он немецких слов знает?! И он оцепенело стоял и ждал, сам не понимая чего. Потом осознал: когда же исчерпается у таможенника словарный запас. И тот перейдет, наконец, на русский.
Лично меня поначалу подводило безупречное произношение. Точнее, абсолютный музыкальный слух. Те пятьдесят слов, которые знал, я выдавал блестяще. После чего меня принимали за полноценного и отвечали соответственно.
В среднем, свежеприбывшие посещают магазины со словарем от пяти до пятнадцати лет.
В качестве скорее морального реванша, чем превентивной меры — мной был изобретен супербайриш.
Теперь, вместо: «Айнен шонен гутен абенд, майн фройн. Гейт эс иннэн гут?» (Добрый вечер, дружище. Как дела?) в собеседника выстреливается: «А шёгуа мафо! Гетесигу!?!». Парализующий эффект налицо.
Но слышу все отчетливей: «А вас-то, вас лично? Как угораздило?!»
Если отбросить пафос, «для будущего тещи», «задыхаюсь в этом тоталитарном аду», «мы с Мануэлем (Джорджем, Джоном, Полом, Ринго — ненужное зачеркнуть) — с первого взгляда поняли» — в топ пролезет, разумеется, махровая проза жизни. Любопытно, что люди вполне обеспеченные проявляют при этом неожиданный романтизм.
Мой сосед по дому, бывший директор одного из крупнейших прибалтийских гастрономов, с библейской простотой передавал ценности за границу через знакомых разной степени близости. Удивительно, но ничего не пропало.
Могу отнести себя к сотым долям процента. Я уехал осваивать наследство. Им меня обеспечил прапрадед. Но никакой таможне и никаким мытарям снять пенку не удалось бы. Все просто. Голос передается через три поколения. Вот он и передался. Предок был кантором в синагоге. И я им стал.
Специальность эта в идеале требует квалификации во многих, далеко не смежных областях. Что окружающим не всегда понятно.
На одном из сайтов, посвященных академическому пению (где тусуются, впрочем, не только оперные певцы, но и вообще все, пением занимающиеся) случилась следующая переписка:
Автор: «Уважаемые друзья! Возможно, кто-нибудь поможет советом по не совсем обычному вопросу. Время от времени мне приходится петь в холодном, почти пустом помещении. Я пою, и пар валит изо рта. Кто что посоветует?»
Игрек: цитата — «Время от времени мне приходится петь в холодном, почти пустом помещении».
— По-моему проблема решается проще простого: надо так петь блистательно, чтоб народ приходил. А когда зал битком, и публика надышит.
Автор: цитата — «Игрек писал: Надо так петь блистательно, чтоб народ приходил. А когда зал битком, и публика надышит».
— Вы действительно полагаете, что это так уж важно при отпевании?!?!
Тем не менее, как явствует из названия профессии — петь надо, и убедительно.
Хрестоматийный пример: кантор Гершон Сирота, которого называли «еврейским Карузо». До сих пор пытливые исследователи не могут с достаточной достоверностью установить, именовали ли завсегдатаи МЕТ Карузо «гойским Сиротой». Однако считается подтвержденным порыв Карузо: «Thank God he has chosen to employ his heavenly gift in a different field and I do not have to compete with such a formidable challenger in opera.» Что в русскоязычных источниках переводится короче и честнее: «Спасибо, что ты не в опере». Судя по мрачному молчанию современников, Энрико симметричного признания так и не дождался. И преодолев естественную депрессию, демонстративно взялся за роль Элеазара. Нет сомнений, лишь предательский плеврит преградил ему путь в синагогу.
Помню первое вторжение в воздушное пространство ЭфЭрГе. Прилет во Франкфурт тринадцать лет назад. Местность, напоминающая макет местности. Где все параллельно и перпендикулярно. Под показательными облачками деревьев образцовые знаки пунктуации спешат по своим грамматическим нуждам. Вероятно, все можно выключить одним движением рубильника. И понимаешь, под этой картинкой не хватает только подписи: «В случае ядерного взрыва…»
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.