Рыбак - [32]

По словам Регины, Хелен смотрела не столько на нее, сколько сквозь нее. Надо думать, она увидела и поняла жест, но это не мешало ей повторить сухую просьбу-приказ:

– Дети.

Регина тоже решила повториться: покачала головой так сильно, что хрустнула шея.

– Дети, – настойчиво прорычала Хелен, и в этот раз Регине хватает сил сказать:

– Они больше не твои. Уходи.

Но Хелен не послушалась. Она сделала еще шаг вперед. Отступая, Регина ухватилась за дверной косяк.

– Уходи, – приказала она, – возвращайся туда, где тебе место. В землю.

Когда Хелен переступает порог дома, Регина рывком закрывает дверь. Недостаточно быстро – прежде чем та захлопнулась, Хелен просовывает руку внутрь и вцепляется в Регину: пальцы скользят по волосам, царапают ухо. В панике Регина отпрыгнула назад, изо всей силы оттолкнув от себя эту страшную мертвую конечность – кожа Хелен холоднее мрамора, сырая вдобавок, словно болотная ряска. Вот только чего-чего, а сил мертвой матери не занимать. Если бы не сломанные кости, Хелен открыла бы дверь и добралась до детей за минуту. Регине было слышно, как скрежещут суставы воскресшей, пока та пытается сорвать дверь с петель… и, несмотря на все усилия жены Итало, сильной, как уже сказано, женщины, у нее что-то да получается.

Пот катился градом по лбу Регины; она призывала Бога и всех святых на помощь, и, когда никто из них ей так и не ответил, низвергла все известные ей проклятия на английском и итальянском на Хелен, но той было хоть бы хны: молитвы не пугали ее, проклятия – и подавно: похуже, видимо, приходилось слышать. Она продолжила свой дикий натиск, и Регина поняла, что долго не продержится – мышцы рук и ног стали предательски дрожать.

Крик отчаяния рванулся из ее груди наружу, когда рука Хелен вновь показалась из-за края проема… и помощь вдруг пришла. Дверь в дальнюю спальню распахнулась, и дети гурьбой бросились к ней. Их сила невелика, но ее достаточно – входная дверь снова сдает назад. Ногти Хелен вонзились в косяк, и дети, визжа, стали царапать бледные и холодные пальцы. На мертвой коже проступили царапины, черная – в самом прямом смысле, без прикрас – кровь закапала на пол. Рука нырнула обратно в проем, и они захлопнули дверь, а Регина задвинула засов.

Приходит очередь Хелен кричать – и она кричит. Как бы ни был плох ее голос, ее крик в тысячу раз хуже – так мог бы голосить грешник, сгорающий заживо в адской печи. Этот вопль будет еще долгие годы звучать в ночных кошмарах детей, да и сама Регина, вспоминая его, будет невольно коситься на дверь, внутренне готовясь навалиться на нее, не пустить оживший ужас в дом. Когда крик стих, все еще были оглушены его эхом; и Хелен, наклонившись близко к двери, что-то прошептала Регине. Дети либо не расслышали, либо не поняли ее, но им видно, как с лица Регины схлынул весь живой цвет, как та зажмурилась и тяжело, с дрожью, будто испытывая сильную боль, втянула в себя воздух. Хелен пробыла по ту сторону двери еще где-то с минуту, будто наслаждаясь влиянием слов на Регину. Дети внимали звуку ее тяжелого дыхания – Мария, самая старшая дочка Георга, позже скажет сестре Лотти, Гретхен, что дышала мама точь-в-точь как дедушка за несколько месяцев до смерти: хрипло, рвано и как-то мокро, будто сквозь слой влажной марли. Потом Хелен все же отступила от двери и медленно зашагала обратно к своему дому, где ее ждал муж.

Регина никому, кроме Итало, не рассказала о послании воскресшей. Когда он вернулся с работы позже в тот же день, она отправила детей играть – правда, наказав им на всякий случай не уходить далеко, – и тихо заговорила с ним. Ее сын, Джованни, остался у дома, желая подслушать разговор. Его интерес был вполне объясним, ведь тогда, в доме, мать ничего ему не объяснила, просто обняла их всех – и своих кровных, и детей Хелен – и велела дружно молиться. На следующий день Джованни рассказал Кристине, младшей из дочек Шмидта, о том, что он подслушал. Сначала, по его словам, отец был в ярости, готов был штурмовать дом мертвой женщины и своими руками уложить ее обратно в землю. Но его пыл поугас, когда мать сказала ему, что Хелен кое-что прошептала напоследок. Ее голос в тот момент упал, и Джованни так и не смог ничего услышать.

– Что? – переспросил тогда Итало.

– Ты все слышал, – ответила Регина.

– Но это же невозможно.

– Возможно, как видишь.

По словам Джованни, Итало все спрашивал Регину, уверена ли она в услышанном, откуда Хелен такое известно? С каждым повтором его голос все больше терял уверенность и все сильнее подрагивал. В ответ голос Регины набирал силу, когда она раз за разом твердила, что ни сном ни духом о том, откуда Хелен о таком узнала, хотя прислуге дьявола, надо полагать, ведомы все секреты смертных. В любом случае, насколько она могла судить там и тогда, в чрезвычайно напряженной обстановке, Хелен сказала правду – в самом деле ее слова даже объясняли ряд определенных вещей. К концу их разговора Итало ударился в слезы.

– Что же нам теперь делать? – причитал он снова и снова.

– Не знаю, – ответила Регина, – но у нас еще есть время.

Понятное дело, юный Джованни расстроился, подслушав все это, он совсем не ожидал услышать плач отца. Поняв, что с него достаточно, он вбежал в дом и стал рыдать в три ручья вместе с родителями (предварительно удостоившись подзатыльника от Регины за шпионаж и слезливых объятий от Итало).