Рыба, кровь, кости - [125]

— Вообще-то они не говорили про зеленый мак, — признался Ник. — Это был зеленый цветок.

Четверо мужчин принялись обсуждать историю шаманов; Кристиан беспокоился, что легенда об их зеленом маке, «снежном барсе», могла быть обязана своим происхождением ошибке в триангуляции, неправильному переводу.

— Вроде того, что превратил «затерянный водопад ущелья реки Цангпо» в гималайскую Ниагару, один из великих мифов девятнадцатого и двадцатого веков, — сказал он, — цель бесконечных экспедиций.

До сих пор Клер видела в Кристиане мужчину почти нечеловеческой уверенности в себе, одного из тех, кому никогда не снятся дурные сны, кого всегда выбирают в какое-либо общество — будь то дискуссионный клуб в колледже или закрытый правительственный научный форум. Но в этом путешествии вся его гладкая наружность огрубела, словно пемзой провели по нежной коже, и стала не такой уж непроницаемой для сомнений. Слушая его рассказ о местном пандите по имени Кинтуп, который вдохновил европейцев на поиски водопадов, Клер вдруг ясно осознала, что Кристиан убеждает себя самого с таким же трудом, как и других. Всем им необходимо было верить в правдивость Кинтупа, потому что их история отчасти повторяла его.

— Если подумать, как долго все верили Кинтупу… — начал Кристиан.

— Но «Великий водопад» описан также в священных путевых книгах тибетских монахов, — вставил Бен. — И не следует забывать, что другие географические отчеты Кинтупа оказались поразительно точными.

— Ни один исследователь после него не сумел найти водопад, — возразил Кристиан. — Даже полковник Бейли, который сократил неисследованную часть ущелья до менее чем сорока миль, в конце концов решил, что водопад такой величины просто не мог существовать.

— А что на это ответил Кинтуп? — спросила Клер.

— Ничего, — сказал Кристиан. — Считалось, что он скрылся в горах, как большинство пандитов, и умер там.

Еще один безвестный местный исследователь среди многих.

— Лишь за три месяца до начала Первой мировой войны и спустя тридцать лет, как Кинтуп вернулся из Тибета, этого легендарного человека наконец нашли — в Дарджилинге; он был жив, но жил в стесненных обстоятельствах, зарабатывая себе на жизнь портняжным искусством.

— Плел сказки, — вкралась в рассказ шутка Бена.

— Полковник Бейли побеседовал с пандитом на горной станции Симлы, — продолжал Кристиан, — и там оказалось, что воспоминания Кинтупа, даже после всех этих лет, остались четкими: он видел не исполинский водопад, но реку, падающую со скалы несколькими последовательными уступами, а в единую Ниагару ее превратили буддийский монах, записывавший его отчет, и плохой английский переводчик. Будучи неграмотным, Кинтуп тогда ничего не знал об ошибке, а получше расспросить его никто не попытался.

— Но легенда сохранилась, несмотря на заявление Кинтупа? — спросила Клер Кристиана. — И она манила исследователей поколение за поколением?

— Лишь до тех пор, пока Фрэнк Кингдон-Вард не сумел проникнуть вглубь последнего отрезка реки в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, — ответил Кристиан. — Прошел все, кроме пяти миль.

— Но тем не менее пять миль он не исследовал, — не унималась Клер. — Если бы это был недостающий ген или цепочка ДНК, вы бы так легко к этому не относились.

На ее глазах загадку постепенно стирали, соскабливали, пока не осталось ничего, кроме тени, нечитаемой строчки.

— Может, они не там искали.

— Она права, — сказал Ник. — Все-таки Кингдон-Вард действительно положил конец всем западным научным исследованиям ущелья на три четверти столетия.

— Не говоря уже о снимках со спутников наблюдения, которые ничего не показали, — вставил Кристиан. — Пять миль едва ли могли бы скрыть вторую Ниагару.

Не Ниагару, думала Клер, но все-таки что-то.

— Впрочем, благодаря чудесам замечательного лазерного дальномера Кристиана, — ехидно добавил Джек, — мы теперь знаем, что Кингдон-Вард ошибся по крайней мере в одном из своих расчетов. Высота водопада, которым он удовольствовался, семьдесят футов, как мы вчера доказали. Почти двое больше той цифры, которую назвал он.

Мысли Клер блуждали по тем оставшимся милям, которые Кингдон-Вард не вполне изучил, в той четырехтысячефутовой трещине в земной поверхности, где обзор загораживался крепостным валом, выступавшим из отвесных скал, где река сужалась со ста ярдов до семидесяти футов, а шум, исходивший из пропасти, напоминал пушечную пальбу. Что если тибетские мифы, завлекавшие исследователей в самую опасную часть ущелья, были сочетанием нарочитой лжи, выдуманной, чтобы смутить или охладить всех, кроме истинного паломника? Если стопятидесятифутовый водопад мог ускользнуть от всех исследовательских потуг Британской империи, то насколько легче это удавалось маку?

12

Несмотря на ухудшающуюся погоду и скудеющие запасы продовольствия, Кристиан согласился предпринять последнюю попытку проникнуть в глубочайшую часть ущелья. Проникновение, думала Клер, медленно пробираясь к тому месту, которое сочли самым благоприятным для спуска, — это все для мужчин, для членов. Оно подразумевает определенную степень сопротивления от того, во что проникают (нож не входит в масло так, как входит в плоть). Сама погода противилась им: пасмурное небо было затянуто облаками, и тучи заполнили глубокую долину, словно рану, набитую ватой. Когда звериная тропа, по которой они шли, сузилась до выступа, не шире, чем кухонная полка, Клер пришлось повернуться лицом к скале, как она это обычно делала, цепляясь обеими руками за обомшелый камень и волоча ноги, продвигаться вперед. Она старалась не замечать, что остальные члены группы оставили позади ее и Бена, и воображала себя лишайником, частью горной породы — этому фокусу научил ее тератолог.