Рыба, кровь, кости - [111]

Щеки Клер порозовели, когда она заметила, что родственник бросил взгляд в ее сторону, чтобы убедиться, что она слушает, и только потом продолжил: «И верил, что в перлах и бусах босые смуглянки, прелестны, как гурии, грешны, как демоны ада, плясали на этих ужасно бесстыдных гулянках». На этот раз не было никакого сомнения в том, кому предназначался стишок Джека. Он хлебнул виски, вытер горлышко бутылки рукой и предложил ей выпить. Нарочито сближающее действие, подумала она, передавая бутылку дальше Кристиану, так и не сделав глотка. От обаяния Айронстоуна ей делалось неловко.

Бен, глухой к скрытым смыслам, вернул разговор к поэзии.

— Единственное стихотворение, которое я вообще смог запомнить, написала моя соотечественница, американка, — произнес он, вороша костер остатками тросточки, какие он мастерил себе каждый день из какой-нибудь ветки, и сгоняя светлячков с последних тлеющих углей. — Первая строфа о химике, который создает бронзовое подобие жизни. А во второй так: пора сажать сады, пока я жива, — чтобы встретиться с творцом моего компоста, кладбищенским сторожем.

Джек бросил окурок в огонь.

— Бог как садовник, Бен? Идея не нова, но может привиться.

Бен добродушно улыбнулся.

— Скорее ландшафтный архитектор, какой-нибудь Ланселот Браун,[52] я бы сказал. Человек, который переделывает форму земли.

— Не особенно считаясь с жильцами, — пробормотала Клер. Когда они с Ником остались у огня в одиночестве, девушка указала на его магнитофон, все еще включенный.

— Замечательное качество звука, — сказала она. — Жаль, что ты не можешь записать чувство.

Как ей хотелось, чтобы он посмотрел на нее. Не отрывая взгляда от своего аппарата, Ник объяснил, что пытается поймать на пленку ночные звуки.

— Удивительно, сколько всего можно услышать в тишине, в пространстве между одним звуком и другим.

Еще один способ чтения между строк, подумала Клер. То пространство, что она желала исследовать, пролегало между ней и Ником, но иногда он заставлял ее чувствовать себя так, будто она была слишком материальна с ее неуклюжим интересом к внутреннему устройству и докучливой надобностью узнать все, что только можно. Ему куда больше удовольствия доставляло мимолетное, незаметное, несуществующее.

* * *

Под сенью Гималаев, октябрь 1988 г.

Какие секреты хранит Джек? То же самое он мог бы спросить и обо мне. У всех свои секреты. Достаточно посмотреть на дневники Магды, в которых она пытается скрыть свои чувства к таинственному человеку, которого я называю Арун, в беспорядочном соединении триангуляции и ботаники, викторианской фотографии и подъема индийского национально-освободительного движения. Вся ее хронология умещается в одной плоскости, прошлое и настоящее неразделимы, а заметки, сделанные пером и чернилами, всеобъемлющи; они словно сошли со страниц тех приключенческих историй, которые я так любила в детстве: в них блуждали странствующие рыцари, преследуя и поражая сказочных тварей. Как же заблуждались эти рыцари, вот что меня тогда интересовало. Сегодня, за чтением слов порицания, обращенных Магдой к сэру Джозефу Хукеру, у меня появилось кое-какое представление на этот счет. Не менее всякого другого он был повинен в уничтожении тех пейзажей, которыми восхищался, так она утверждала. Проникнув в Сикким тайком из Тибета вопреки ясно выраженной воле сиккимского раджи, он разграбил страну цветов, а потом еще имел наглость пожаловаться на то, что собиратели наводнили далекие горы Ассама, опустошили их, «словно бессмысленным разбоем», на несколько миль усеяли гнилыми ветками и орхидеями. Ему выпала честь любоваться на горы Сиккима, когда их склоны все еще были окрашены в розовый цвет магнолии Magnolia campbellii. Всего сорок лет спустя Ма-гда обнаружила, что та же самая магнолия стала настолько редкой и находится на грани исчезновения там, «где когда-то можно было взглянуть на них с высоты и увидеть тысячу водяных лилий, колышущихся на волнах бурного зеленого моря».

Сейчас за откидным клапаном моей палатки горные вершины мерцают под звездами ярче, чем когда бы то ни было; они свидетели того, как всей их родине угрожают опасности перенаселения, горных работ, лесозаготовок, строительства дорог и гидроэлектростанций. Всего пять лет прошло с тех пор, как на неопределенное время пришлось закрыть долину цветов в национальном парке Нанда Деви, даже для выпаса местного домашнего скота, а ведь мы теперь вторгаемся в не менее хрупкую среду в поисках цветка, настолько редкого, что его никто не видел уже добрую тысячу лет. Что будет, если мы найдем мак? Что, если нет? Я все время думаю о Джеке (лицедее, химике, исследователе) и его пистолете — ведь это был пистолет? Если да, то, несомненно, у него были причины взять его с собой. «Земля контрабандистов» — вот как называет мой друг-лепча ту страну, в которую мы вступаем.

6

Клер, может, и выкинула бы мысли об оружии из головы, если бы не проводник, которого Джек нашел через две недели после того, как они вышли из Калимпонга; это был коренастый невысокий человек, чье лицо ей сразу же не понравилось, во всяком случае, ей показалось, что она его узнала по фотографии в лачуге Сунила. Если она была права, это был один из двух химиков, уволенных ЮНИСЕНС, и он привел с собой еще четверых таких же крепких спутников, вместе с их собственными десятью носильщиками, которые должны были заменить некоторых лепча. Новоприбывшие были хорошо экипированы, и их одежда выглядела куда более современно, чем твидовая куртка и индийский жилет, с которыми не расставался Джек. Когда Ник поддразнил его, Айронстоун объяснил, что куртка принадлежала его отцу и была очень удобна, так как в ней много карманов.