Ряд волшебных изменений милого лица - [5]

А он и вправду бедный.

Бе-едный, говорит Кошка, тянет слово с «жалистной» интонацией, отчего и впрямь начинаешь чувствовать себя несчастным сиротинкой, но не брошенным, не брошенным, поскольку есть кому пожалеть.

Впрочем, Кошка в последнее время подраспустилась, тоже всё с претензиями лезет, то ей не то, это ей не это. Слишком распотакался…

Но почему, почему, почему — миллион, миллион, миллион почему — им все недовольны? Прикинем плюсы. Хорош собой, здоровьем крепок — это не для Ксюхи с Натальей, им до лампочки, это для Кошки. Но ещё — всегда спокоен, лёгок в общении, терпим к бытовым катаклизмам, если они в пределах нормы. А кто её установил? Он, Стасик, её и установил. Кого она не устраивает? Отзовитесь, горнисты!.. И со всех сторон горнисты тут же дудят: обед невкусный — ты ворчишь, рубаха не выглажена — ты мерзко саркастичен, к тебе опаздывают на свидание минут на десять — выговор опоздавшей, по телефону долго говорят — не для этого его изобретали, в кино зовут, в ресторацию — ты устал, ты выжат, как цитрусовая кислятина… И т. д., и т. п., и пр., и др.

На взгляд Стасика, мелочи быта. Любящий человек должен пройти мимо и не заметить. Не капать на мозги. Не превращать жизнь в сослагательное наклонение: «Ах, если бы ты не…» Если бы ты не занудствовал. Если бы ты не придирался по пустякам. Если бы ты не врал. Если бы ты не кричал на всех почём зря…

А теперь новое: «Если бы ты не актёрствовал!..» Это актёру-то говорят!.. Выходит, быть самим собой? Занудой, придирой, вруном, крикуном? Опять с логикой накладка… Куда ни кинь — всюду клин, как написано в томе пословиц и поговорок, собранных В. И. Далем, в любимой книге Стасика Политова, которую он цитировал по всякому случаю, считая, что ничего нового изобретать не стоит, русский народ все афоризмы давно изобрёл.

И такой изобрёл: горбатого могила исправит. Мрачновато в смысле перспектив, но точно. Будет Стасик лежать в длинном красном ящике, утопая в цветах, будет улыбаться тихо и благостно, будет помалкивать, внимательно прислушиваясь к происходящему из горних высей, а все вокруг станут рыдать и органично выдавливать сквозь горловые спазмы красивые слова о том, что покойник, то есть Стасик, был кристальной души человек, что он за свою недолгую, но полную свершений жизнь мухи не обидел, что потеря для театральной общественности, для близких и родных невосполнимая.

— О горе мне, о горе! — восклицал, кажется, старец Лир. А может, и не Лир, Стасик подзабыл.

И что характерно: никто про горб не вспомнит…

По бурному фарватеру Яузы вровень с седаном Стасика неслась хлипкая моторочка, деревянная распашонка с тяжёлым движком на корме. Около движка сидел красномордый мужчина в пиджаке на голое тело, махал Стасику рукой и что-то кричал. Стасик приспустил стекло, высунул голову.

— Хошь, обгоню? — куражился мужчина в пиджаке. — На тебя ГАИ есть, а на меня — фиг!

И действительно, дёрнул в движке какую-то верёвочку, проволочку, какой-то нужный рычажок сдвинул, и понеслась, качаясь, лодочка по Яузе-реке, быстрее ветра и уж, во всяком случае, быстрее нервного Стасика, которому обязательные сорок км — прямо нож острый. И такое превосходство водного транспорта Стасик стерпеть не смог, прижал акселератор, нарушил ПДД, ввергнул в пучину опасности талон предупреждений, и без того весь исколотый, весь, скажем образно, в кружевах, как оренбургский пуховый платок.

Подняв скорость до семидесяти км, Стасик легче лёгкого обогнал яузского ковбоя и к случаю вспомнил слова Кошки, временно любимой Стасиком женщины:

— Тебя погубит спешка, — так, значит, считала Кошка.

Ещё один недостаток, автоматически отметил Стасик и приплюсовал его к вышеперечисленным. Список рос. И вот вам пример двойственности, или, говоря научно, дуализма психической структуры современного сапиенса: с одной стороны, весь список Стасик считал пустым и несерьёзным, как выеденное диетическое яйцо, а с другой — довольно-таки волновало его такое пристальное внимание к своей особе со стороны окружающей публики.

Когда Кошка сказала про спешку, они со Стасиком как раз переругивались по пустячному поводу и до того допереругались, что в полном раздрыге покинули однокомнатную квартирку у метро «Аэропорт», которую Стасику время от времени доверяли в долг.

А на самом деле Кошку звали Катей, и она, представляя широкие круги переводческой общественности, синхронно переводила французские фильмы для узкого круга общественности кино. Однажды две общественности столкнулись в проекционном зале «Мосфильма», и после просмотра Кошка оказалась в машине Стасика. Совершенно случайно им было по пути: она жила в Ясеневе, он — в Сокольниках. Для тех, кто не знает сложной географии столицы, поясняем: эти замечательные районы расположены в абсолютно разных концах города. Впрочем, «по пути» — понятие растяжимое. Давайте иметь в виду жизненный путь…

Моторка застряла где-то у шлюза. Стасик прервал бессмысленную гонку и поехал по правилам дорожного движения, вспоминая и анализируя ссору с Кошкой, которая имела место быть не далее как вчера.

Кошка на сей раз вопреки прозвищу отнюдь не желала гулять сама по себе. В свои двадцать семь она однажды сходила замуж, побыла там пару лет и ушла обратно, как говорят художники слова, на вольные в личном плане хлеба. Но совсем вольные хлеба её не прельщали, они родились скверно, их следовало сеять, удобрять, поливать, жать, молотить — что там ещё с хлебами делают? — а Кошка, хорошо зная французскую речь, больше ничего в жизни не умела. Но на языке королевы Марго она говорила часов пять-шесть в сутки, восемь — спала, два часа — на еду и макияж, ещё два — на общение с родителями, которые были довольны профессией и заработками Кошки, но отнюдь не её бытом. Итак, складываем: шесть плюс восемь плюс два плюс два. Равняется восемнадцати. Двадцать четыре минус восемнадцать — остаётся шесть. Как занять шесть часов интересной женщине, незамужней, в меру умной, в меру требовательной, пьяных компаний и алкогольных напитков не уважающей? Думаете, легко? Думаете, возможностей навалом? Ошибаетесь!..