Рваный бег - [8]

— Я с торгашами местными одно время близко сошелся. Кожи им продавал и разные химикаты для хозяйства. Одно плохо — покупать они рады, а вот платить почти нечем. Здесь на болотах даже рудное железо почти все повыбрали. Нищие земли, одним словом.

— И далеко болота?

— До края никто не доходил. На пару тысяч километров мелкие островки тянутся, а потом их все меньше, а топи все глубже. Здесь, рядом с переходом, наиболее обжитой район был, пока люди не пришли.

— Перестреляли всех? — насупилась Настя.

— Неа, болячки свои притащили. Многие местные от разных лихорадок скончались, потом какая-то зараза на зверье перекинулась, мор пошел. Но это было еще до нас, лет двести тому назад, или даже больше… И все, с той поры аборигены сильно в числе поуменьшились. Ну и с голодухи на соседей переключились. Вот и сейчас, явно кого-то вываривают.

— Выва… Что?

Я поморщился, но не затыкать татуированного Серегу не стал. Что поделаешь, если каннибализм на Склизи — бытовуха, в каждой деревне. Поэтому лишь глянул, куда девушку развернуть, если снова выворачивать начнет. Самому пачкаться как-то не хотелось. Когда еще помоешься нормально.

— Варят они пленников. Обычно — убивают быстро и съедают, а по большим праздникам устраивают себе развлечение. Котел с водой, огонь под ним, и бедолагу туда. Если настроение хорошее, могут и на сутки удовольствие растянуть. Слышишь, как надрывается? И ведь уже не первый час…

— Варварство… — всхлипнула «Пэппи», глубоко дыша носом. — Живого человека — и…

— А ты как хотела? — удивился Михалыч, тихонько бросив вниз маленький камушек. Послушав, как тот проскакал по склону, механик удовлетворенно кивнул: нет в сгустке тумана никого, померещилось. — Сама подумай, пришлые их в такую задницу загнали, что приходится собственных детей жрать, а нам теперь о благородстве и дружбе между народами вещать? Скажи спасибо, что после перехода учуять их смогла. А то первую бы освежевали.

— И все равно…

— Равно-не равно!.. Ты что, Типтопа не расспрашивала? Он же здесь одно время полгода проболтался, даже местной лихорадкой переболел. Все думал, как бы золотишка намыть, или еще как обогатиться. Почти своим стал, мотаясь по стойбищам. А уважаемым торговцам — лучший кусок со свежатинки. Что, не говорил? Ну, наверное стыдно было…

Девушка выпучилась на Михалыча, а я поудобнее перехватил автомат: рядом с еле заметным краем тропы началось какое-то шевеление. И пока у меня за спиной Настя что-то возмущенно шипела в ответ, я взглядом пробежал по остальным бойцам, пригнувшимся за камнями, а сам стал ждать. Остатки самых смелых и безмозглых после нашей пальбы наверняка уже доели. Значит, подобревшие хозяева или удумали какую пакость, или идут торговаться. Одно дело — соседей копьями ковырять, и совсем другое — на картечь пузом напороться.

— Эй, собака-белый! Не греми! Шаман идет! Шаман говорить идет! Будет говорить много! Не греми!

Ну, что и требовалось доказать…

* * *

Торги шли очень тяжело. Меня нервировал проклятый туман, вечный спутник одинокого холма, нервировали сиплые вопли умиравшего в котле бедолаги, бесил неудачный расклад сил здесь и сейчас. Хитрый бородатый коротышка с глубоко запавшими глазами понимал, что мы не просто так пришли. И если прорваться назад могли, то вот пробиться к цели на болотах — вряд ли. Мало того, закутанные в вонючие шкуры аборигены могли пожертвовать рабами и частью молодняка, заперев тропу и оседлав соседние кочки. Скорее всего, мы бы прорубились домой, но вот дойдем ли все — отдельный вопрос. Да и не ждут нас дома, Михась открыл проход в счет кредита, и второй раз нищебродам одолжение делать не будет. А проклятый шаман будто чувствовал все это и скалился непрерывно:

— Твой сильный воин. И другие твой воины очень сильный, хорошо драться. Много раз греметь, много воинов убивать… Хорошо убивать, быстро… Моя такой же штука хотеть. Которым греметь и убивать… И патроны к нему давать. Сколько есть… Тогда идти домой, или куда хотеть… Или здесь умирать. От голода и болезни…

Я уже было подумывал, чтобы пристрелить упрямого ублюдка и валить сгрудившуюся внизу тропы охрану, как из-за спины высунулась Настя. Я еще представлял, как лежат в ладонях холодные рубашки гранат — моего личного НЗ, а шаман уже уставился на ярко-рыжие волосы непоседы.

— Разве вождь говорит с простым воином? Вождь должен говорить с вождем. Так сказано в законах болот.

— Твоя — вождь? И твоя — доказать?

— Я говорю, куда идти — они идут. Я говорю, кого убивать — они убивают. Кого слушают твои охотники? Друг друга, или вождя?

— Вождя, — вынужден был согласиться шаман.

— Значит, я буду говорить с вождем. И мы будем решать, куда нам идти, и сколько за это платить. Согласно воле богов.

Узкоглазый коротышка посипел, пожевал испачканные губы и закивал башкой. Воля богов — значит, воля богов. Страшная штука, местные боги, лучше не злить. Вопрос лишь в том, что я совершенно не представлял, что там в украшенной косичками голове. И лишь хватанул воздух, когда Настя легкой походкой двинулась вслед за шаманом.

— Куда?! Ты что, сдурела?

— Не хуже тебя все понимаю, Филин! Нам тут — каюк. Придется выкручиваться. Или сожрут… Ты не волнуйся, я записки Типтопыча читала, местные правила помню. Главное — слабину не дать. А там — прорвемся…