Ружья еретиков - [39]

Рейхар опоздал и сюда, Борте Хет повесился, не дожидаясь, когда за ним явятся монахи-псы. Волк Господень пригнулся и вошел в комнату, стараясь не задеть висельника. Оказавшись в комнате, Рейхар обернулся и увидел, что на глаза старика надета плотная черная повязка — старый философ и после смерти отвергал учение Церкви, отвергал Мировой Свет, который еще мог бы увидеть, если Вседержащий Господь одарит его милостью. И пусть много лет ученый таил свою веру от людей, проповедовал скрытность и осторожность, в своей смерти он решился наконец заявить Миру, что ни Свет его, ни Господня милость Борте Хету не нужны.

Самоубийство считалось Церковью грехом непростительным, оскорбляющим Господа. Один их основных догматов Церкви гласит, что Господь лишь по милости своей, лишь из любви вынимает души людей из плотной, как камень, Тьмы, окружающей Мир, и дарует им жизнь. Отвергать этот чудесный дар — страшный грех, и если бы повесившийся еретик не был уже мертв, Церковь, без сомнения, опалила бы его праведным гневом и причинила жестокие страдания. Но еретик, презирающий Господа настолько, что лишил себя жизни, не был достоин даже очищающего огня — спасти такую душу не стоило труда инквизиторов.

В острой пронзительной тишине Рейхар услышал вдруг легкий, будто шорох ткани, мерный звук дыхания. Волк Господень обернулся на звук и увидел, что в углу сидит неподвижный, весь съежившийся и большеглазый мальчишка-пророк.

— Виль, — позвал Рейхар, но юный еретик не отзывался. Он не сводил глаз с мертвого ученого, и Рейхару пришлось подойти к Пророку и потрясти его за плечо.

— Виль, посмотри на меня.

Пророк моргнул и пошевелился, словно намеревался сделать какое-то движение, но обессилел на полдороге. Рейхар взял лицо Виля в ладони и силой повернул к себе, отводя взгляд мальчишки от тела господина Хета.

— Волк, — проговорил Виль, разлепляя бледные губы.

— Да, — Рейхар поднял Пророка и прислонил его к стене, загородив собой тело Хета. — Да, это я. Смотри на меня, Виль. Ты можешь идти?

— Куда? — спросил Виль. — Грума убили, я видел. Я пришел туда, а он еще теплый. Он написал на полу, чтобы я шел сюда, а здесь… Это все, Волк.

— Что все?

— Никого не осталось, — Виль запрокинул голову и широко раскрытыми глазами посмотрел в потолок, чтобы не пролить слез. — Все мертвы, Волк. Никого больше нет. Только Руис, но он теперь не примет меня. Он боится.

— Иди за мной, — сказал Рейхар. — Я тебя спрячу.

Принятое им решение удивляло его самого. Ничто теперь не мешало отдать мальчишку братьям-псам — большинство еретиков мертвы, им юный Пророк больше не понадобится.

— Спрячешь?

— Да. Среди тех, кто схвачен, есть кто-то, кто может выдать Руиса?

— Нет, — Виль покачал головой. — Вряд ли. Он ведь таинственный ересиарх, мало кто видел его в лицо. Грум мертв, господин Хет мертв, Вего, Улиа… Все мертвы. Только я свободен.

— Пусть так и останется, — Рейхар схватил мальчишку за руку, вытащил из угла и с силой вытолкнул в коридор.

Поспешные шаги Виля удалялись, а Еретик все еще стоял перед господином Хетом. Черная повязка на глазах старого ученого ужасала монаха-волка и вызывала жалость к обреченной на вечную тьму душе. Рейхар хотел уйти из этого дома и не мог. Он еще не объяснил сам себе, что дает ему право просто уйти.

Еретик взял табурет, отброшенный самим Борте Хетом, когда тот уже висел в петле, и встал на него, почти сравнявшись с покойником в росте. Внезапно Еретик понял, что было не так с этим мертвым стариком — в комнате совсем не ощущалось резкого запаха испражнений, обыкновенно сопровождающего усопших. Видимо, господин Хет заблаговременно подготовил свое тело к страшной смерти… Именно эта мысль заставила Еретика спуститься с табурета на пол и выйти из комнаты. Из уважения к Груму Рейхар открыл ему глаза, чтобы Мировой Свет принял душу и растворил в себе. Но из уважения к старику философу Рейхар оставил его таким, каким Хет выбрал сам. Отчего-то Рейхару казалось, что он может решать за Грума Лариному, простоватого лицом и духом, но не должен препятствовать в заблуждении Борте Хету, философу, человеку не храброму, но обстоятельному, мудрому и решительному. Он не увидит Света, но он именно так решил.

Что ж, пусть покойники будут мертвы, а живые займутся делом. Еретик выскользнул из дома, поднял на ноги сидящего на корточках Виля и повел прочь, придерживая за плечо. Мысли Рейхара скакали быстро, не оформляясь в слова. Никто, кроме этого мальчишки, не может отдать ему, Еретику, и Церкви ересиарха Руиса. Но при этом мальчишка не вынесет процедуры дознания, а значит, отдавать его Псам бессмысленно, они уничтожат его тело и, что хуже, сокрушат слабый разум. Значит, долг Рейхара укрывать Виля до тех пор, пока Виль не расскажет, где найти ересиарха. Но если об этом узнает хоть кто-то, пусть даже его, Еретика, собственные братья-волки, Вилю не жить. Значит, придется молчать о Пророке и в собственном Ордене.

От мысли о том, что ему придется лгать всем, включая Вожака, у Еретика заныли виски. Не столько от страха перед наказанием за ложь, которое неминуемо ждет его, когда правда всплывет, сколько от чувства неправильности, чувства отвращения к самому себе. Рейхар был взрослым мужчиной и хорошим агентом, ложь не была для него в новинку, он большую часть жизни лгал всем, кого видел перед собой, и лгал себе. Он мог сколько угодно водить за нос Псов, стражников и мастеровых, торговцев и простых горожан, симпатичных девиц и верных друзей, но лгать Ордену, воспитавшему его, — не значит ли это предавать Орден? И Еретик мгновенно возненавидел шагающего рядом Пророка, из-за которого все это крутилось в голове. Но оставить его не мог.