RUтопия - [135]

Как утверждает один из ведущих теоретиков архитектуры постмодерна Чарльз Дженкс, эта стратегия легко включает в себя многие элементы традиционных стилей, помещая их в иные контексты, от чего те порой даже ярче демонстрируют свою уникальность. Постмодернистская архитектура вообще непременно предусматривает «двойное кодирование», где прямая функция каждого элемента оттеняется его парадоксальностью и ироничностью. Всякое постмодернистское здание должно будить какие-то иные смыслы и ассоциации. И оно вполне может быть не просто симулякром, но трансгрессором, отсылающим к «нездешней» реальности. (→ 1–4) Трансгрессивный потенциал постмодернистской архитектуры подчеркивается тем, что, по Дженксу, в ней находит свое воплощение идея «отсутствующего центра». Т. е. центральная позиция не загромождается неким «раз навсегда данным» идолом, но служит открытой площадкой для общения с трансцендентностью:

Архитектурный ансамбль исполняется таким образом, чтобы все элементы были сгруппированы вокруг единого центра, но место этого центра — пусто.

Это как нельзя лучше соответствует символике «отсутствующего Китежа». Хотя посреди Новой Гардарики однажды может возникнуть и он сам. Однако строительство Китежа — это слишком символическое и ответственное деяние, поскольку если он превратится в мегаполис, подобный Москве, он немедленно лишится своей сакрально-мифологической миссии и вновь исчезнет — подобно Атлантиде. Тем не менее, один из проектов такого строительства в разработках Транслаборатории уже существует:

Вовсе не обязательно делать эту новую столицу всецело государственным проектом, подобно Петербургу, — создание этого города станет результатом неформальной народной инициативы. Он будет строиться как полигон русской свободы: город, соединяющий в себе черты Афона, Гоа и Запорожской Сечи, город монастырей и рок-фестивалей, крестных ходов и техно-пати, земских соборов и хакерских конгрессов, город безумных проектов, высоких молитв и чистой любви, живущий по собственным законам и под собственной юрисдикцией, охранять который будут патриоты из военно-монашеских орденов, а не какие-нибудь продажные «пpидвоpные части», которые расстреливают собственный народ. Он станет новой духовной столицей Руси, ярким маяком и живым примером того, как русская цивилизация поднимается из вековых глубин, сбрасывает оковы сна и впервые разворачивается во всей своей полноте.

Но может быть, Китеж целесообразнее возводить именно как уникальный «кочующий город», символизирующий собой вечный выход за рамки всякого статус-кво? В таком случае он будет воплощать трансцендентный смысл утопии как таковой и станет просто «программой» с открытым, но автономным «кодом Руси». (→ 3–1) Этот вариант вполне резонирует с традицией северных первопроходцев и открывателей новых пространств, которые никогда не останавливались навсегда на том или ином «краю земли». Исследователь сакральной географии Русского Севера Николай Теребихин подчеркивает эту особенность:

Главный герой русского освоения просторов Севера — это странник, мучимый духовной жаждой обретения «нового неба и новой земли». Именно этот религиозный порыв, взыскание «новых земель», которые могли оказаться Землей Обетованной, лежит в основе севернорусского пространственного менталитета.

* * *

Появление нового северного народа предвидел один из наиболее проницательных исследователей Русского Севера Андрей Журавский еще в начале ХХ века, удивляясь резкому контрасту его колониальной нищеты и колоссального исторического богатства:

Говорят, северные земли — «земли будущего». И да, и нет. Точнее назвать их «землями будущих людей».

Самоорганизация этих «будущих людей» начнется с создания ими своего автономного коммуникативного пространства (среды общения, жизни, творчества). Вероятно, преемствуя традиции Нового Света, граждане Сверхнового наследуют и практику создания сквотов — но уже в иных исторических условиях. В XVIII–XIX веках на Северо-Западе США «сквотерами» называли фермеров, которые захватывали свободные участки земли и вели на них свое хозяйство. Позже, когда власти установили полный контроль над территорией страны, сквотерство исчезло, но возродилось в конце 60-х годов ХХ века. Однако на сей раз под ним стали понимать практику захвата творческими «неформалами» пустующих городских помещений. На оккупированных территориях сквотеры устраивали центры альтернативной культуры — музыкальные студии, арт-мастерские, информационные центры, выставочные галереи, литературно-художественные кафе, философские клубы и т. д.

Поначалу власти изо всех сил препятствовали сквотерскому движению. 70-80-е годы прошли в постоянной борьбе сквотеров за право быть самими собой. Однако сквоты выжили благодаря своим «сумасшедшим» жильцам, народной поддержке и внезапному просветлению, посетившему «сильных мира сего». Те вдруг осознали, что имеют дело не просто с «блаженными одиночками», а с массовым и постоянно растущим социальным движением. И в конечном итоге пошли на компромисс, приняв условия легализации сквотов. Большинство из них, вернув «кесарю кесарево», зарегистрировалось как культурные центры и общественные организации, продолжая осознавать себя при этом вполне автономным социумом или даже «новым народом».