Рутинное пришествие - [8]

— Так можете или не можете? Вы определитесь, товарищ! — Аксакал сердито разрубил ладонью перед собой воздух. — Оппортунистам не место в наших рядах. Именно в этом состоит сейчас особенность политического момента. Вы меня поняли, товарищ?

— Ты его понял, гнида крылатая? Определись с котлетой! — грубо уточнил Федя.

Аггел протянул руки к Аксакалу, дунул в его сторону, и в канделябре перед ним появились свечи, тут же сами воскурились, и в комнате благостно пахнуло фимиамом.

— Однако! — поморщился Аксакал. Вы мне прекратите эти поповские штучки.

Тайгер взял свой канделябр, понюхал пустые патроны для свечей и поставил его на прежнее место.

— Чревоугодие неугодно Господу, — тихо молвил аггел. — Хлеб насущный могу.

— Скромно, — сказал Тайгер.

— Да уж, — кивнул Аксакал. — Буханки или батоны? Пшеничный, надеюсь. А в каких все-таки количествах?

— Всех накормлю. — Все сыты будете, — подумав, произнес аггел.

— Все? — прищурился Аксакал. — А вы себя не переоцениваете, товарищ?

— Всухомятку, стало быть. А кашу не можешь, — с сердцем подытожил Федя,

— Рыбу могу, — вздохнул аггел,

— Рыбу? — заинтересовался Аксакал. — Позвольте спросить, какую? Осетринку заливную? Может, угорь горячего копчения вам под силу или судачок по-польски?

— Живую, — вздохнул аггел. — Образец нужен и обширная водная гладь. Ловить сами будете.

— А море тебе здесь не нужно? — с сердцем съязвил Федя. Аггел посмотрел на Федю и промолчал.

— Похоже на саботаж, — тихо сказал Тайгер Аксакалу. — Никогда не доверял представителям религиозных конфессий. А ты?

Аксакал вздернул бородку, почесал под ней горло.

— Попрошу вас, товарищ, перечислить полный ассортимент ваших гастрономических возможностей. Мы ждем!

Аггел вдруг почувствовал, что он проваливается в темную, смрадную бездну, и подумал, что надо бы вот прямо сейчас приладить крылья и вознестись отсюда, и присмотреть с высоты птичьего полета местечко, где можно будет спокойно и радостно воссиять. Он взглянул на дерево перед окном и увидел, что там уже не было веселых птах с желтыми грудками. Птички улетели. Аггел было потянулся к торбе за крылами, но удержался.

— Напрасно вы, люди добрые, посулили населению фонтаны винные. Напрасно. Не будет вам фонтанов. Не в радость, а во зло они здесь людям.

В гостиной повисла зловещая тишина. Все посмотрели на Аксакала.

— Вы правы, товарищ, — задумчиво произнес он, — поведение нашего чудотворца сильно попахивает саботажем.

— Ага, — радостно подтвердил простой мент Федя, — он у нас двурушник, ренегат и агент мирового сионизма. И его нужно немедленно карать по всей строгости.

— По всей строгости, — повторил Тайгер. — И что ты предлагаешь?

— В чулан без права переписки, — отчеканил Федя, вылупив глаза на Аксакала.

— Согласен, — кивнул Аксакал.

— Согласен, — эхом повторил Тайгер.

К специально приспособленной фанерке Фома Кузьмич приладил петлю из тонкой лески и рядом с петлей положил медную пуговицу с тисненым значком. Чтобы уж совсем незаметно было, присыпал петлю землей, а пуговицу для яркости потер о штаны. Полюбовавшись ловушкой, он положил фанерку под дерево с вороньими гнездами и залег в заросли высокого репейника следить. Какое-то время он следил за ловушкой и досадовал, что любопытные птицы шастают по ветвям дерева и не видят красивую пуговицу, но потом закатное солнце его сморило, и Фома Кузьмич задремал. Когда проснулся, вздрогнул от азарта. На фанерке, приглядываясь к пуговице, стояла упитанная, не меньше курицы, ворона. Фома Кузьмич затаил дыхание и замер, чтобы не спугнуть птицу, а она сбросила лапой пуговицу с фанерки на землю, повернула голову и хриплым патефонным голосом Утесова сказала:

— Ты вот что, горе-охотник. Ты это дело брось!

— Чего? — удивился Фома Кузьмич и поднялся на четвереньки. — Вы это мне?

— А то кому же? Тебе. Еще раз увижу, бельма выклюю.

— Что увидите? Это вы о чем? — как бы не понял Фома Кузьмич.

Ворона посмотрела на него злым янтарным глазом:

— Не придуривайся, не серди меня. Знаешь о чем.

— Так белок нужен девчушке-то. Где же еще? Не от хорошей жизни. Ты птица мудрая, понять должна.

Ворона оценила комплимент, повернула голову и взглянула на охотника другим глазом чуть добрее.

— Вот ведь глупый злыдень. Да много ли белка в вольной птахе? Что за девка? Дочь, что ли?

— Ага, дочь. Веркой зовут

— Рыжая, что ли? Босая тут по горемотается, грибы ищет?

— Она.

— А мать ее где?

Фома Кузьмич поднялся на ноги и не ответил. Птица помолчала, потом приказала:

— Подойди!

Фома Кузьмич послушно подошел к дереву с вороньими гнездами.

— Помнишь, где пуговицу эту взял? — спросила птица.

— В яме с крапивой на вершине горы. С пиджака какого-то драного срезал.

— Камзол, — грустно поправила ворона Фому Кузьмича. — Это был парадный камзол герцога Тосканского. Великого Герцога Тосканского. Похоть, гордыня и пустое тщеславие занесли его в этот дикий край. Хочешь видеть его в тот день? Смотри!

И Фома Кузьмич на миг увидел высокого, худого, бледного человека в небесно-голубом одеянии. Лицо привидевшегося было искажено яростью, и он отчаянно махал длинной шпагой. Рядом с ним на окровавленной траве валялся парике напудренными буклями. Видно было и другого со шпагой в красном охотничьем костюме и ботфортах.