Когда водитель геликомобиля увидел, что пострадал биокибер, он несколько успокоился. Яркие фары фонарей вдоль магистрали освещали тело Русули, далеко отброшенное тупым носом машины.
— Ну что ты там, Ян? — взволнованный женский голос из кабины.
— Это биокибер, — сказал мужчина.
— Ты уверен?
— Уверен: Он видел лужицу биоплазмы, которая вытекала из порванных газопроводов, видел изуродованные тразонные головки, которые ловили отблески фонарей на разрывах эпителиальной ткани.
Она лежала маленькая и жалкая, как инканский воробей за двойным стеклом витрины.
— Ты уверен, что это не человек? — крикнула женщина.
— Да, — тихо сказал мужчина. — Почему она пошла по поверхности?
Он достал арниковую сигарету и закурил. Женщина в кабине что-то взволнованно говорила, но он не прислушивался, был просто не в состоянии что-либо слышать. В тот миг мир потерял для него свою реальность и материальность. Машина. Тело биокибера. Желтые цветы на санталовом покрытии магистрали. Фонари. Темнота ночи. Высокие дома с редкими освещенными окнами. Словно остановленные кадры из фильма:
Хотел вызвать машину с центрального магистрального селектора, но она приехала сама. Телекариусы магистральных мониторов сами зафиксировали аварийный статус. С дежурной машины вышли двое — человек и биокибер.
— В чем дело? — спросил усатый мужчина сонно и безразлично. Он, наверное, дремал в своей зонате, когда засветилось табло «тревога».
— Она переходила магистраль по поверхности. Не знаю, почему она так поступила:
— Да, я вижу: — Дежурный опустил на самые глаза форменную фуражку. — Вы не виноваты. Но почему же действительно она не пошла подземным переходом?
К телу Русули подошел биокибер, наклонился, профессионально осмотрел и удивленно молвил:
— Кто ж выпустил такую старую среди ночи? Она же словно ребенок. Это еще из первого поколения биокиберов. Если не отдали на демонтаж, то хоть заботились бы:
Усталый дежурный сказал:
— Можете ехать. Не волнуйтесь. Вы не виноваты. А этого старого биокибера мы сейчас отвезем на комбинат.
Маленькая Торонка проснулась среди ночи и расплакалась. Но ни Антон Курай, ни его жена Всеслава Рута не проснулись, и никто не спел малышке песенку о сороке. И она, поплакав, сама снова уснула. Антон Курай во сне начал просить товарищей, чтобы дали крювица, чтобы помогли удержаться на отвесных поверхностях моста. Но вскоре затих. И Всеслава спала крепко. В комнате воцарилась тишина, словно в зале гипноматографа.
