Русское психо - [10]

Знаменитое танго ближе к концу фильма — пьяная пляска любви, — когда Брандо в алкогольном маниакальном припадке таскает девчонку как большую куклу — гротескная, неприятная сцена. Хотя я бы лично сделал бы ее еще более неприятной, противной совсем, с блеванием, может быть, с испражняющейся Марией. Сцена танго, — пляска любви — это кульминация фильма. В финальной сцене он преследует ее через весь город, желая склонить к соитию, к пребыванию вместе, не важно. Она, защищаясь, зачем-то (на самом деле понятно зачем; он переводит ее на животный уровень существования, на котором ей — сладко, но он ее всецело хозяин, в то время как пацан-режиссер ей нестрашен, это она его контролирует всецело) бежит, защищаясь, влетает в квартиру родителей и убивает его из револьвера покойного отца-офицера. Фильм «Последнее танго в Париже» — о том, кто кого контролирует. Что если бы люди жили натурально природной жизнью, то они бы жили не так, как живут. Неудивительно, что после «Танго» Мария Шнайдер долго лечилась в психиатрической клинике. Дальнейшая ее карьера как актрисы не очень удалась.

«Последнее танго» — культовый фильм, потому что он глубже того, что изображено. Уже первые кадры, первое появление героев: он, — в горчичном пальто бизнесмена, она — в модном кафтанчике с мехом, спешащие раздельно под эстакадой парижского метро, — волнуют, и неотразимы. Фильм о гипнозе и о контроле в любви.

Фильм «Ночной портье» режиссера Лилианы Кавани — также трагедия двоих. И он появился в блестящие 70-е годы, в «Я-эпоху», как называли семидесятые американские критики. Я посмотрел фильм в 1977-ом, в одном из кинотеатров в центре Манхэттена, пройдя сквозь строй манифестантов, его, помню, пикетировали еврейские организации. И не зря они это делали, о, не зря, поскольку все, во что эти организации верят и что проповедуют, разрушено в фильме «Ночной портье». Какой там «конгресс еврейских общин» или «Сохнут» или «Хиас», или что там, никакой иешивы, короче говоря, все ермолки раскиданы могучим ураганом страсти.

Трагедия двоих. История плоти и соитий, как и в «Последнем танго». Послевоенный немецкий город. Бывший офицер-эсэсовец работает в дорогом эксклюзивном отеле ночным портье. Ну не тем, кто открывает двери, но тем, кто стоит за конторкой, кто принимает посетителей, по-американски он Receptionist. Параллельно зритель узнает, что хотя война закончилась, бывший офицер видится со своими коллегами, такими же бывшими офицерами эсэсовцами: у них это происходит тайно, ибо что за жизнь у эсэсовца в послевоенной Германии. Там у них свои волнения, в их среде, кто-то кого-то предал, американская оккупационная контрразведка разнюхала о существовании эсэсовской организации, короче у этих серьезных германских джентльменов свои проблемы. И главный герой с зачесанными назад гладко волосами разделяет всю эту тусовку и настроения ее.

Внезапно в отель приезжает из Америки известный музыкант-еврей с молодой тощей женой. Жена, — ее играет Шарлотт Рамплинг — бывшая узница концлагеря. А офицер, — ныне ночной портье, — «работал» в том концлагере. Его эсэсовское подразделение охраняло тот концлагерь. И он использовал эту девочку для своих мужских целей. С помощью черно-белых Slash-backs перед зрителем проходит ряд сцен концлагерной жизни. Офицер приходит к Шарлотт Рамплинг в барак, где она бритоголовая, скорчившись, привязана к кровати. И насилует ее на виду у других узников; почему-то на заднем плане прижались друг к другу старики: мужчина и женщина. В пижамах, не то узники, не то родители Рамплинг. Бродят там и другие узники. В другом Slash-back полуголая, в эсэсовской фуражке, героиня, расхаживает между столиков, за которыми пьют эсэсовцы и поет. Место действия — нечто вроде лагерного кабаре для эсэсовцев. Девочка ведет себя свободно — снимает у одного из офицеров фуражку (кажется у будущего портье) и далее распевает в этой фуражке. Имеется второстепенный персонаж — развратный танцор и гимнаст-гомосексуалист, спящий с эсэсовцами. Эти Slash-backs в основном и вызвали, конечно, недовольство еврейских организаций. И как раз они-то, хотя и самая скандальная, но не самая удачная часть фильма, этакая фашистская экзотика. Только с ними шедевра бы не было.

Шедевр начинается там, когда ночной портье приходит в номер к жене музыканта, приносит какие-то бутылки с водой. Муж уехал исполнять, а она, кажется, простужена. Пробужденный, оживает внезапно зов плоти. Эта сцена верна вся безусловно: психологически, химически, органически, фонетически, логически. Обоим любовникам только и нужен этот партнер. Ему, сейчас униженному, нужна она, жена знаменитого американского музыканта, женщина победителей, та, чью бледную плоть он насильно разрывал в лагере, и над ним тогда витала угрозой ее возможная смерть. А ей после светлой, несерьезной жизни с вежливым цивилизованным мямлей-мужем нужен эсэсовец, насильник, тот, кто уже брал и берет ее по праву, кому она и принадлежит. У обоих бешено работает мозг, воображение, а именно там, это доказано, и находится она — любовь. Эти двое контролируют друг друга и потому конец у них иной, чем у героев «Последнего танго в Париже». В финале фильма, вынужденные скрываться от бывших сослуживцев эсэсовца у него в квартире, любовники голодают. Они обложены, и будут убиты, если попытаются покинуть квартиру. Они все равно мрачно совокупляются, причавкивая и причмокивая. Следует сцена с вареньем, когда она ранит его банкой из-под варенья и затем жадно вылизывает кровь. Сцена, как ни странно, не проваливается, но благородно держится. В «Ночном портье», как ни в одном фильме со времен «Сало или 120 дней Содома» Пазолини, царят садизм, мазохизм плюс нездоровые интеррасовые отношения. Он ведь фашист-эсэсовец, она — еврейка, присутствует, мягко говоря, «нестандартное» изображение «нестандартных» сексуальных сцен в концлагере, короче, растоптаны всевозможные табу европейской цивилизации. И за это, конечно, нужно поблагодарить эту итальянскую тетку Лилиану Кавани, храбрую тетку.