Русское - [21]

— Он уехал в Россию.

— Бобка? Ничего страшного. Не переживай, скоро вернется.

— Нельзя вернуться из места, которого нет.

— Что ты несешь? Нэнси!

Нэнси отключила телефон.

3

Нэнси послонялась по квартире, открыла холодильник, вынула коробку молока, налила стакан и долго на него смотрела. Решительно собралась, надела плащ, закрытые туфли, захватила с собой зонт Роберта, это был зонт-трость, Нэнси нравилось идти и на него опираться.

На улице был ясный солнечный вечер. Нэнси расстегнула плащ и шла тихо, все ей казалось диким вокруг: люди, пролетающие по дороге машины, желтый осенний лист (хотя все деревья были по-летнему зелеными).

Она вдруг остановилась посреди тротуара, как будто забыла, куда идет, зачем. Прохожая женщина обратилась к ней участливо:

— Что-то случилось?

— Я думаю, — ответила Нэнси сердито.

Женщина извинилась. Нэнси стукнула зонтом о тротуар, развернулась и пошла к дому. В квартире она поставила зонт в стойку и погладила его черную изогнутую ручку.

Выпила не успевшее нагреться молоко и включила компьютер. Никаких новостей о России. Ссылки на русские ресурсы по-прежнему не работали.

На сайте британского университета Нэнси нашла громадную базу данных с русскими фотографиями, начиная с семидесятых годов XIX века; последняя была датирована 5 августа 2016 года.

На фотографии обычное шоссе с потоком машин. Сумрачный день (или утро, или вечер), светящиеся фары, собака сидит на обочине, насторожив уши, не собака, черный силуэт. Ничего особенного. Ничего особенно русского.

Нэнси разглядывала снимки, иногда ей казалось, что она видит это русское только на черно-белых снимках. Старые деревни, новостройки, старые люди, молодые, поля, животные, мальчишки в кепках, солдаты с папиросками, пассажиры с отрешенными лицами в вагоне метро. Нэнси казалось, что она находит русское, видит; но как это русское определить?

Она посмотрела на черный неподвижный экран айфона и коснулась его. Он мгновенно зазвонил, точно откликнулся на прикосновение. Нэнси вскрикнула.

Звонила мать Роберта. (Она так и значилась в адресном списке айфона: «мать Роберта»).

— Не разбудила?

— А сколько времени?

— Час ночи.

— Я не сплю.

— Я тоже не могу. Но у меня вообще бессонница дикая. Никаких новостей?

— Никаких.

— Я целый день в интернете, как безумная. Нэнси, ты меня слушаешь? Ты почему мне сразу не сказала, что случилось?

— Да. Я хотела вас спросить. Вот что. Я забыла ваше имя.

— А, ничего.

— Скажите мне его.

— Да. Конечно. Андреа.

— Нет. Ваше русское имя.

— Ты хочешь звать меня по-русски? Мило. Татьяна.

— Совсем другое.

— Не то слово.

— Почему вы уехали, Татиана?

Она ответила после молчания:

— Знаешь, мне даже неловко признаться, обычно у людей какие-то веские причины, какие-то политические вопросы, а мы, ну что. Конечно, очереди всех достали и дорогой Леонид Ильич («дорогой Леонид Ильич» она произнесла по-русски).

— Что?

— Не важно. Я тебе пришлю ссылку, если найду на английском. Мы жили нормально, в кино ходили по воскресеньям, может быть, не каждое воскресенье. Это было такое светское мероприятие. Кинотеатр повторного фильма, «Россия».

— Как?

— Название кинотеатра — «Россия». Или «Дом кино», но это пару раз, по большому блату, был у нас смешной знакомый, как-нибудь расскажу. В «России» хороший буфет. Бутерброды с икрой, кофе. После сеанса или до, когда как, мы ходили пить шоколад, рядышком с «Россией», в нижнем этаже старого дома, идешь и видишь — окошки светятся, люди пьют шоколад из больших белых чашек, а за стойкой лежит стопка серебряной фольги, они с шоколада снимали, с плиток. Мы были средние люди со средними способностями, хорошо устроенные, по нашим меркам, а чьи нам еще нужны были мерки? Мы и не знали ничьих других. Все было нормально, пока Вася, это мой муж, Бобкин отец, не попал вдруг в Германию, от завода угодил, как Высоцкий пел. Вася был инженер, беспартийный, не знаю, почему именно его вдруг отправили, рацпредложение у него, что ли, было.

— Рац что?

— Улучшение какое-то по производству придумал. Грамоту дали и в поездку отправили. Так я думаю, точно не помню. Вот он поехал, денег им поменяли, конечно, мало, это все известно, хотя тебе — нет, неизвестно, ну вот представь, ты поехала куда-нибудь в Европу. Или нет. Ты пошла в шикарный супермаркет. Вот, да, супермаркет, торговый центр, роскошный, глаза разбегаются, а денег у тебя даже на чашку кофе нет. Представила? Вот. Но ты не думай, Вася был не такой, он, конечно, поразился тамошнему изобилию, но не сказать чтобы обзавидовался, хорошо, конечно, но не с ума же сходить. Васе было плохо оттого, что все время не один, а он не сказать чтобы очень компанейский был, мой Вася, он только со мной любил, с родным человеком, а с чужими людьми разговоры разговаривать — это его тяготило, и он в какой-то вечер после всяких запланированных встреч взял и ушел ото всех, чтобы одному побродить по городу, отрешиться, а это не очень приветствовалось — откалываться от коллектива и где-то мотаться без надзора в чужой стране, пускай и социалистической… И вот он ходил, глазел, заблудился в каких-то маленьких улицах, завернул в бар, взял виски.