Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [4]
В основе этой попытки, как давно уже показано в историографии, лежали стремления польского господствующего класса (прежде всего малопольской группировки) открыть широкие просторы Восточной Европы для своей феодальной колонизации. При этом, чтобы склонить к такому решению литовское боярство, была предпринята попытка заинтересовать эту общественную силу в слиянии с Польшей, демонстрируя ему те сословные преимущества, которыми в XIV в. уже обладал господствующий класс Короны Польской. Привилей Ягайлы 1387 г., распространивший на католическое литовское боярство ряд прав и привилегий польских феодалов, положил начало длительному процессу сближения общественного строя Великого княжества и Польши[14], однако планы инкорпорации Великого княжества в состав Короны не удалось провести в жизнь. В середине XV в. отношения между обоими государствами носили характер персональной унии.
Однако неудачи не заставили польских политиков отказаться от своих планов. В этом убеждает и знакомство с отражением польских концепций восточной политики в трудах такого видного польского идеолога и политика второй половины XV в., как Ян Длугош. Следует отметить прежде всего настойчивые стремления обосновать право польских феодалов на те украинские земли, которые во второй половине XV в. входили в состав Польского королевства. Именно под его пером приобретает стройные очертания представление о том, что западная часть русских земель на протяжении XI в. была владением польских князей и только впоследствии, вследствие усобиц они отложились и их население изгнало польских наместников[15]. Попытки Длугоша определить границы этих территорий показывают, что речь шла при этом и об обосновании иных, гораздо более далеко идущих политических целей. Так, Длугош не только указывает, что завоеванные Болеславом Храбрым земли доходили почти до самого Киева[16], но и включает в состав своего труда специальный рассказ о том, как Болеслав, следуя примеру Геракла, поставил на месте впадения Сулы в Днепр железные столпы, «существующие и теперь», чтоб определить тем самым восточные границы Польского королевства[17]. Обозначая таким образом границы владений Болеслава, Длугош утверждал право польских феодалов и на те украинские земли, которые во второй половине XV в. входили в состав Великого княжества Литовского.
Обоснованию этих прав служила и картина древнейшей истории восточных славян во вступительной части его труда. Здесь мы находим утверждение, что Киев был основан «одним из польских языческих князей по имени Кий». К такому заключению Длугоша привело отождествление упомянутых в русской летописи киевских «полян» с польским племенем «полян», обитавшим в районе Гнезна. Однако в представлении Длугоша это было несомненным свидетельством того, что в древнейшие времена в Киеве правила польская княжеская династия. Для хода дальнейших рассуждений Длугоша весьма показательно категорическое утверждение, что Аскольд и Дир, правившие Киевом в середине IX в., — потомки Кия[18], хотя такого известия нельзя найти в использованных Длугошем русских источниках. Тем самым оказывалось, что польская княжеская династия правила в Киеве до самого прихода варягов. Тот факт, что законные правители были устранены с помощью вероломного убийства, Длугош специально подчеркивает, указывая, что возмездием за это убийство была казнь Игоря древлянами[19]. Очевидны полемическая направленность этого изображения древнейшей русской истории против тезиса о «Русской земле» как «извечной» вотчине рода Рюриковичей и вместе с тем стремление показать особую древность политических связей между русскими землями и Польшей.
В Восточной Европе, организованной под эгидой Польского королевства, польские политики готовы были отвести определенное место и литовским феодалам, но место все же подчиненное, второстепенное. Не случайно одним из главных лозунгов их восточной политики было требование «втеления» Литвы в состав Польского Королевства. Признавая сложившуюся в литовской правящей среде версию о происхождении литовцев от древних римлян[20], польский историк тем самым готов был отвести Литве почетное место в семье европейских народов. С другой стороны, несомненно, не было случайностью охотное подчеркивание хронистом факта прежней зависимости Литвы от русских князей, облагавших Литовскую землю данями[21].
При осуществлении своих планов польские политики XV в. не считали нужным принимать в расчет деятельность политических центров на территории Великороссии, упоминания о которых в хронике Длугоша случайны и отрывочны. Однако к концу 70-х годов XV в. отношение польских политиков стало меняться, о чем свидетельствует обширная запись (внесена Длугошем в 1479 г., незадолго перед его смертью[22]) об освобождении России от татарского ига. Особенно интересен заключительный раздел записи, где излагаются предостережения короля Казимира литовским панам, намеревавшимся начать войну с Россией: русский государь — противник сильный и могущественный, а в будущем конфликте на его стороне будет еще и поддержка «русского» населения Великого княжества, так что, начав войну с Россией, литовские паны добьются скорее своей гибели, чем победы. Эти предостережения, несомненно, — отголосок определенных дискуссий в кругах польских; политиков. Они неоднократно привлекали к себе внимание исследователей, анализировавших приведенный рассказ с разных точек зрения. Для нас он интересен как показатель того, что к концу 70-х годов XV в. польские политики не только зафиксировали сам факт появления на международной арене новой крупной политической силы, но и вынуждены были серьезно задуматься над тем, какие последствия может иметь, этот факт для господства польских и литовских феодалов над белорусскими и украинскими землями.
