Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. - [50]
В конце апреля герцог Карл направил из Таллина, где он находился, новые инструкции послам и особое послание царю. При рассмотрении этих документов следует иметь в виду, что благополучное для Польши окончание войны с Валахией не привело сразу к соответствующим изменениям на прибалтийском театре военных действий. Дворяне, воевавшие в Молдавии, разъехались по домам. Лишь в марте 1601 г. был объявлен созыв посполитого рушения «до Инфлянт»[457]. Зимой — весной 1601 г. наступление шведских войск продолжалось. В январе был взят Тарту, в феврале — Валмиера, затем — Цесис. Наконец, в марте шведские войска вышли к Западной Двине и, взяв штурмом в начале апреля Кокнезе, перерезали водный путь, связывавший Ригу с ее главным рынком сбыта — белорусскими землями Великого княжества Литовского. Тем самым закладывались предпосылки для будущего подчинения и этого города, что представлялось вполне вероятным, так как Швеция обладала хорошим военным флотом. Вся остальная территория Прибалтики, не считая полусамостоятельной Курляндии и нескольких замков, к весне 1601 г. оказалась под властью шведов. Собравшиеся на сейм в Алуксне представители ливонского дворянства принесли герцогу Карлу присягу[458].
В этот момент, когда установление шведского господства в Прибалтике было близко к своему осуществлению, герцог Карл, естественно, не видел оснований идти на ослабление своих позиций в этом районе. Ратификация Тявзинского мира выдвигалась им по-прежнему как обязательное условие русско-шведского союза. Различной аргументации этого тезиса посвящена основная часть его новой инструкции. В качестве известной уступки русским требованиям можно рассматривать лишь то, что герцог велел послам сообщить русскому правительству о его согласии передать русским Нарву на условиях, сформулированных во время стокгольмских переговоров. В инструкции также указывалось, что в ходе переговоров, при ратификации мирного договора, можно отказаться от требования распространить его условия на новые земли, завоеванные герцогом в Ливонии. Одновременно в своем послании к царю герцог особо останавливался на том, что, сохранив нейтралитет в польско-шведской войне, тот утратил возможность сделать какие-либо приобретения в польской Прибалтике, которая теперь перешла под власть шведов. Вместе с тем он сообщал, что намеревается в дальнейшем напасть на Вильно, как бы намекая тем самым царю на возможность совместных русско-шведских действий в этом районе[459].
Таким образом, как правильно отметил Альмквист, в обоих документах не содержалось по существу почти ничего нового. Герцог Карл, хотя и имел сведения о заключении перемирия между Россией и Речью Посполитой, очевидно, не придал им значения и по-прежнему полагал, что обнаружившаяся (как он думал) военная слабость Речи Посполитой побудит Россию ради возможных приобретений в Литве и Белоруссии пойти на союз со Швецией и признание шведского преобладания на Балтике.
Нетрудно видеть, что инструкции герцога Карла, полученные в Москве где-то в середине мая, не давали послам никакой конструктивной основы для дальнейших переговоров, так как все содержавшиеся в них предложения были уже обсуждены и отвергнуты русской стороной. Единственное конкретное предложение, касающееся Нарвы, при условии ратификации Тявзинского договора было для русских не приемлемо, в особенности в новой ситуации, сложившейся по окончании войны Речи Посполитой с Валахией, которую русское правительство оценивало совершенно иначе, чем шведы. Переговоры поэтому ограничились лишь двумя заседаниями— 21 и 23 мая. Прения сразу приняли резкий характер. Как отметили шведские послы, русские представители заявили, что царь «теперь не подтвердит мирное соглашение, и так как ему не хотят дать каких-либо городов или селений в Лифляндии, то он возьмет их силой». 24 мая послы были приглашены на прощальную аудиенцию, где им сообщили, что не позднее августа должны быть присланы новые шведские послы с окончательным ответом по вопросу об Эстонии. На этом переговоры закончились[460].
В итоге переговоров для русского правительства, по-видимому, стала ясной невозможность соглашения со Швецией, и оно уже не ожидало никаких благоприятных результатов от будущих русско-шведских контактов.
6 августа из Москвы выехало посольство, отправленное в Речь Посполитую для ратификации перемирия[461].
Период колебаний тем самым закончился, и определился курс русской внешней политики на ближайшие годы — мир с Речью Посполитой и борьба за выход к Балтийскому морю со Швецией. При этом перед русским правительством снова должен был встать вопрос о возможности сотрудничества с державой, находившейся в состоянии войны со Швецией, — Речью Посполитой.
Поскольку инструкции русскому посольству не сохранились, нельзя ответить на вопрос, было ли дано русским послам поручение выяснить, возможно ли и на каких условиях соглашение между Россией и Речью Посполитой, направленное против Швеции. Статейный список посольства, правда, показывает, что русские послы не предпринимали никаких попыток поставить перед правительством Речи Посполитой этот вопрос, однако это, возможно, объяснялось тем, что обстановка, сложившаяся в ходе переговоров, как увидим далее, не оставляла никаких сомнений, какова будет реакция короля и польско-литовских сенаторов на возможные предложения с русской стороны.
