Русский язык при Советах - [51]

«…Наши критики часто порицают поэтов за употребление архаизмов… Но изничтожение некоторых, на первый взгляд, устаревших слов заниматься тоже не следует, они бывают необходимы, они обладают способностью вновь становиться полнокровными, как это было, например, со словами «священная война» в недавние годы. Вообще надо более осторожно подходить к словам, о которых полтораста лет говорят, что они устарели…

…А. Тарасенков, критикуя Прокофьева за употребление архаизмов, напрасно нападает на такие слова, как «стольный город», «пресветлая», которые, конечно, в бытовой речи не

употребляются, но всегда были милы сердцу русского человека». (А. Чивилихин, «О языке литературных произведений», Звезда, № 11, 1950).

Если бы, десять-пятнадцать лет тому назад советский гражданин начал употреблять эти «милые сердцу русскому сердцу слова», его обвинили бы в «великодержавных тенденциях», «поповщине» и пр. и сочли бы вообще «чуждым элементом», но возрождение религии в СССР или, вернее, ее лицемерная легализация привели к появлению в литературе не только бытовых архаизмов, но и так называемых церковнославянизмов, ранее немыслимых в советском языке. Это коснулось не только поэзии, по своему характеру более склонной к выспренности, чем проза:

Верю: ныне и присно

Жить тебе, как легенде,

И в граните, и в гипсе,

И в литом монументе.

(С. Испольнов, «Пехотинец», Огонек, № 35-36, 1946),

но даже очерка:

Где вы работаете, я вас спрашиваю… в Донбассе или на небеси… (Б. Галин, «В одном населенном пункте», Новый Мир, № 11, 1947).

Такое явление может быть объяснено стремлением советов мобилизовать все силы для победы над врагом, уже подбиравшимся к самому сердцу Советского Союза. Стремительное продвижение немецких армий достаточно ясно показало, что народ

не собирается защищать «достижения советской власти», и руководители партии и правительства спешно обратились к тому, что могло тронуть сердце русского человека, вдохновить его на борьбу.

Правда, Храм Христа Спасителя, построенный в честь победы русского оружия над Наполеоном, с мраморными досками, на которых были воспроизведены воззвание к русскому народу об ополчении, описания сражений с французами, манифест о взятии

Парижа и другие государственные акты, относящиеся к событиям 1812 – 14 годов, был непредусмотрительно и непоправимо разрушен большевиками, якобы для постройки Дворца Советов. Но в немногих еще уцелевших церквах зазвонили давно умолкнувшие

колокола, десятки тысяч пропагандистов закричали «о славном боевом прошлом русского народа, вытаскивая из «запретного фонда» библиотек описания подвигов русских полководцев. Советским поэтам спешно было приказано писать патриотические стихи,

связывающие героическое прошлое с безрадостным настоящим. Подобная «новая идеологическая политика» чрезвычайно наглядно отражена в стихах Николая Тихонова:

Растет, шумит тот вихрь народной славы,

Что славные подъемлет имена.

Таким он был в свинцовый час Полтавы

И в раскаленный день Бородина.

Всё тот же он, под Тулой и Москвою,

Под Ленинградом, в сумрачных лесах…

и патриотических песнях В. Лебедева-Кумача:

…Навеки слилась величаво

Под сенью советских знамен

Былая российская слава

Со славою новых времен.

Массы, в течение многих лет слышавшие, что «у пролетариата нет отечества», теперь призывались понести величайшие жертвы во имя победы России во «Второй Отечественной войне». Для придания этому славному прошлому еще большей ощутимости были введены ордена Александра Невского, Кутузова и Суворова, а на Украине Богдана Хмельницкого. Интересно, что слово «Россия» повсеместно вытеснило «РСФСР» и даже стало синонимом Советского Союза в целом. Леонид Леонов, бывший председатель Союза советских писателей, написал в 1943 г., несомненно выполняя социальный заказ, специальную статью «Слава России», где отождествление России и СССР выступает необыкновенно выпукло:

«С вершин истории смотрят на тебя песенный Ермак и мудрый Минин и русский лев Александр Суворов, и славный, Пушкиным воспетый мастеровой Петр I, и Пересвет с Ослябей, что первыми пали в Куликовском бою… Взгляни на карту мира, русский человек, и порадуйся всемирной славе России. Необозрима твоя страна». (Леонов, Избранное, 593-4).

Это подтверждает и Г. Климов, рассказывая, что

«…В оккупированной Германии, все как один, русские солдаты и офицеры неожиданно стали употреблять слово «Россия»… Иногда мы по привычке говорим «СССР», затем поправляемся – «Россия». Нам это самим странно, но это факт.

В течение четверти века употребление слова «Россия» влекло за собой обвинение в шовинизме и соответствующую статью в кодексе НКВД. Даже читая классиков, это слово нужно было произносить торопливым шопотом. Этот, казалось бы, мелкий факт бросается в глаза, когда слово «Россия» сегодня звучит в устах поголовно всех солдат…» («В Берлинском Кремле», Посев, № 40, 1949).

Ярким примером такого санкционированного свыше возрождения слова «Россия» являются и следующие строчки того же Н. Тихонова:

Вновь над Кремлем заря горит, в огне просторы снеговые.

И Сталин миру говорит о гордом жребии России

и того же В. Лебедева-Кумача: