Русский вечер - [62]

Потом был ночной звонок (это когда она лежала в объятиях Бориса), а спустя полмесяца, как раз накануне их отъезда в Усть-Нарву, этот же самый тип с пластырем на шее явился к Яне домой. Кепчонка, легкая куртка, под мышкой аккуратненький газетный сверток, обвязанный шпагатом, обычно таким шпагатом опутывают торты, и доброжелательная улыбка на тонких, бескровных губах.

— Позволите войти, Яна Павловна?

— Пожалуйста…

Нет, прежде чем продолжать, пожалуй стоит объяснить суть дела. Но как ее объяснишь-то? Здесь, пожалуй, еще один роман надо писать, и то не доберешься до сути. С засекреченностью наших нефтяных дел может поспорить разве что масонская ложа.

Жили два друга — Ашот и Георгий. Зимой они проводили время в Ереване, учились в школе, а летом приезжали в небольшую деревеньку близ Гориса — каждый к своей бабушке. Потом судьба разметала их в разные стороны, а в гремучее перестроечное время они встретились в Москве. Встретились и поняли, что уж кому-кому, а они друг другу могут доверять во всем.

У бабушки Георгия была молодая корова, белая и прекрасная, как Ио. Дом с галереями и балкончиками прилепился к скале. Скот держали здесь же под открытым небом на поросшей травой лужайке, окруженной гранитными влунами. Попасть на эту полянку можно было только через облупленную, крашенную синей краской дверь, примыкавшую к галерее. К двери вели щирокие каменные ступени. Это было любимое место детских игр.

А бабушка Ашота держала коз, овец и пчел. Еще они с Георгием любили плоскую крышу в ее доме. На этой крыше сушили фрукты. Здесь даже зимой пахло изюмом и курагой. По старой алыче они спускались с крыши к самому берегу бурной реки. Мокрые и темные от ключей скалы оплетала ежевика. На дальнем зеленом склоне паслись лошади. По утрам над горами мотался туман. Еще были старый собор со сквозняками и черное кладбище с узорными хачкарами и сиренью. В соборе всегда горели воткнутые в песок свечи.

Когда Ашот и Георгий обговорили дело, решив дальше работать вместе, Ашот сказал:

— Если что, позаботься о моих…

— Да будет тебе каркать, — отозвался Георгий. — Провернем все в лучшем виде.

— И еще прошу. Не забудь Яну Павловну. Я ее люблю. Ты знаешь.

— Когда познакомишь-то? — весело спросил Георгий.

— Познакомлю… Если Генка Рейтер дорогу перебежит, его не жалей. Пустой человек!

Когда предсказания Ашота сбылись, Георгий не стал мстить за друга, но через год, когда Рейтер опять решил заняться нефтяным бизнесом, пытаясь ловить рыбку в мутной воде, с ним за все посчитались.

…

Ну а теперь можно продолжить.

— Позволите войти, Яна Павловна?

— Пожалуйста…

Яна отступила в глубь коридора, думая с опаской — мама дома, Сонька гуляет, ничего плохого не может произойти. Мужчина уверенно прошел в гостиную и положил сверток на стол.

— Это вам, Яна Павловна, — сказал он негромко, — за молчание и мужество. Я знаю, что вы по другому делу работали с милицией, но проявили выдержку, понимание и такт.

Яну вдруг дико разозлил этот настырный мужичишка, а больше всего набор штампованных фраз. Что он перед ней лицедействует? Идиоту ясно, что это взятка. Может быть Рейторовские холуи стараются?

— Я не проявляла ни того, ни другого, — отчеканила Яна с металлом в голосе. — Что в этом свертке?

— Проценты с вашего молчания. Вы их заработали.

— От кого эти деньги?

За дверью раздался шорох, и гость перешел на шепот.

— От Ашота, царство ему небесное. А послал меня к вам — Георгий.

— Танкеры дошли до клиента?

— Именно.

— Так, значит… Я еще хотела спросить. Мне тут кто-то звонил с угрозами… ночью… недели две назад. Не от вас?

— Да посмели бы мы угрожать вам, Яна Павловна. Угрозы мало кому помогают. Разрешите откланяться?

«А Генка Рейтер, глупый, толстый Генка — ваших рук дело?» — хотелось крикнуть Яне. Не спросила, только выдавила из себя через силу:

— Прощайте.

Она проводила гостя, закрыла дверь, привалилась к косяку. Ноги ее не держали. Кто же он — этот мнимый бухгалтер? Кому он служит — уголовникам или законопослушным чиновникам? Он ведь не ответил ни да, ни нет… Но разве их сейчас различишь визуально — где чиновник, а где бывший зек?

— Мама! — крикнула она что есть мочи! — Там сверток на столе. Вскрой его пожалуйста.

Елизавета Петровна проследовала в гостиную, потом склонилась к свертку, прислушалась.

— Не тикает, — сказала она задумчиво.

Яна подошла, встала рядом. Наивность матери, как всегда, вернула ей спокойствие и даже настроила на философический лад.

— Ты думаешь, что там бомба? — спросила она с истерическим смешком.

— Там может быть все, что угодно. Я не вышла к вам, потому что боялась навредить. Но в моих руках была телефонная трубка. Яна, еще не поздно позвонить в милицию. Я слышала ваш разговор. Почти весь.

— Хватит с нас милиционеров. Эко ты пристрастилась к разговорам со следователями, — приговаривала Яна, пытаясь разорвать опутывающий сверток шпагат.

— О каких процентах он толковал?

Шпагат не поддавался, пришлось искать ножницы. Наконец газетная кожура была сорвана. Доллары… аккуратненькие пачечки… сто тысяч, как один цент.

— Какой ужас! — сказала Елизавета Петровна.

— Жмоты! — отозвалась Яна. — Проценты должны быть гораздо больше… — она нырнула пальцами в волосы, задумчиво почесала голову. — Но с другой стороны — там семья… С ними тоже надо поделиться. Законная жена, два сына, еще, наверное, внуки, бабушки, дедушки…