Русский штрафник вермахта - [27]

Пошел Юрген через лес, заложив большой крюк Заблудиться он не боялся: держи свет ракет и звуки выстрелов по левую руку — не ошибешься. А сила звуков задавала расстояние до высоты и не позволяла слишком далеко углубиться в лес. С оценкой пройденного расстояния дело обстояло хуже. Он едва волочил ноги, делая маленькие шажки, поминутно спотыкаясь и наталкиваясь на кусты и деревья. Дай бог, если километр в час проходил. Он считал ракеты, повторяя в такт шагам: «…три, три, три… шесть, шесть, шесть… девять, девять, девять». Десять! Он повернул налево и пошел прямо на звуки редких выстрелов. Каждый шаг давался все с большим трудом, но начало рассветать, он уже различал завалившиеся деревья, торчащие сучья, корни под ногами и реже спотыкался, так что выходило баш на баш. А потом он набрел на протоптанную тропинку и припустил по ней, как Джесси Оуэне на Олимпиаде в Берлине, такой же черный, такой же быстрый. Никак не меньше трех километров в час выжимал, мировой рекорд в его обстоятельствах.

— Halt! Wer ist das?[7]

Юрген остановился, мучительно соображая, чего от него хотят. Поднял руки, на всякий случай. И сказал:

— Das ist ich.[8]

— Willkommen, Ich![9] — раздался дружный хохот. Через час Юрген в сопровождении двух солдат прибыл в расположение своей части и тут же напоролся на майора Фрике, вставшего, по его обыкновению, ни свет ни заря и спешившего отдать распоряжения по новым атакам на высоту.

— Это что за чучело? — строго спросил майор Фрике, рассматривая Юргена с ног до головы.

Ни одна деталь не ускользнула от его придирчивого взгляда: искореженная каска, рваная рана под правым глазом с запекшейся кровью, глубоко запавшие щеки, отросшая щетина, служившая арматурой для покрывавшей лицо грязевой корки, изгвазданная, вся в пятнах шинель, с выдранным на левом рукаве лоскутом и с криво обкромсанной нижней полой, изорванные в клочья перчатки, из которых торчали разбитые в кровь пальцы с черными ногтями, штаны, протертые на коленях до дыр, левая ступня обмотана измахрившейся мокрой тряпкой, на правой — сапог, единственный вышедший целым из неведомой передряги.

— Докладываю, герр майор! — выступил вперед один из солдат. — Задержан в лесу. Утверждает, что бежал из плена. Назвался Юргеном Вольфом, рядовым третьей роты пятьсот семидесятого батальона. Доставлен для выяснения личности.

— Вижу, что Юрген Вольф, — с тяжелым вздохом сказал майор Фрике. — Возвращайтесь в свою часть.

— Есть! — бодро гаркнули солдаты, козырнули и отправились восвояси.

— Это что за чучело? — прокричал на этот раз майор Фрике. — Я вас спрашиваю, рядовой Юрген Вольф? Это что — доблестный солдат Вермахта? Нет! Это бродяга, своим видом позорящий честь Вермахта, честь своего батальона, честь своего командира! За одно это я могу отдать вас под суд. А еще за трусость в бою, за подрыв боеспособности части, за самовольную отлучку, за дезертирство, за добровольную сдачу в плен, за утерю оружия, за нанесение вреда военному имуществу, за… За все это вам могут вынести смертный приговор, по отдельности и по совокупности. Вам должны вынести смертный приговор! Этого требуют высшие интересы рейха! Я сам вынесу вам этот единственно справедливый приговор и прикажу расстрелять вас перед строем батальона!

Когда начальство кричит, лучше помалкивать. Это все знают. И Юрген знал, и друзья ему сколько раз говорили. После того как он не выдерживал и отвечал — оправдывался, вступал в перепалку или посылал куда подальше, по ситуации. Он и сейчас много чего хотел сказать, да сил не было. Поэтому и молчал, и начальническая буря, как это часто бывает, утихла сама собой. Майор Фрике замолчал, задумался и отдал четкий приказ:

— Мыться, в лазарет, к интенданту сменить обмундирование, каска, шинель, перчатки, брюки, сапоги, порция шпанса, горячий кофе, еда, восемь часов сна, в окопы, если останетесь живым, наряд вне очереди, — подумал еще немного и уточнил: — Две порции шнапса и два наряда вне очереди, — и, не выдержав, вновь сорвался в крик. — Вы, Юрген Вольф, у меня до скончания века будете нужники чистить!

— Есть, — сказал Юрген и с пятой попытки поднял-таки руку вверх, отдал честь.

Майор развернулся и зашагал прочь. Глаза бы его не смотрели на этого оборванца и разгильдяя! Но не труса, трусом он его с тех пор никогда не называл.

— Спасибо, — тихо сказал Юрген.

Майор Фрике расслышал, остановился от неожиданности, повернулся к Юргену, окинул его внимательным взглядом. Тому показалось — недовольным.

— Виноват, герр майор, — Юрген из последних сил вытянулся в струнку, — случайно вырвалось.

— Вот и мне так показалось, — медленно проговорил Фрике и резко: — Кругом! Марш!

Sie waren gute Kerls

Это были отличные парни. Юрген лишь удивлялся, почему он этого раньше не замечал. Ведь они были все вместе в лагере в Томашове, а с некоторыми пути пересеклись еще раньше, в Хойберге, они спали бок о бок в казармах, блиндажах и палатках, прошли в одной колонне не одну сотню километров по польским, белорусским и русским дорогам, ходили вместе в атаку, но они были для него чужими, и он был для них чужаком. Но после того кошмарного дня, когда он сначала попал в плен, а потом бежал из него, эти парни вдруг стали для него своими, и они, в свою очередь, легко приняли его в свои ряды.