По пути к засадному полку присоединялись уцелевшие воины из других полков — окровавленные, в изрубленных доспехах, на загнанных, тяжело дышавших конях. Многие были пешими и шли из последних сил, держась за стремена всадников. Среди пешцев оказался и ополченец Тиша. Прижимая к груди обвязанную тряпицей руку, он недоумённо спрашивал:
— Как же это мы, а? Крепко ведь бились, крепко, а что вышло-то?
Воины, шагавшие рядом, тоскливо вздыхали.
— Старика нашего убили. Хороший был старик, — продолжал Тиша. — Маленький такой, седенький, а духом — крепок. Как начали отходить, крикнул я ему: «Беги, дед, убьют ни за что!» А он глазами этак сверкнул, отрезал: «Стар я от ворога бегать, непривычен!» И пошел с рогатинкой вперед, один против тысячи… Смяли его конями… А мы вот живы… Как это так?
И Тиша безнадежно махнул рукой.
Кто-то из ратников положил ему руку на плечо, сказал:
— Не горюй, парень! Еще не конец. Велика Русь, Рязань только край ее. За все отплатим ворогам: и за деда твоего, и за иных павших. Худое видели и хорошее увидим. Не может быть для Руси конечной гибели. Так-то, парень!
2
Вечер и ночь простояло войско Батыя на поле битвы. Татары добивали ножами раненых рязанцев, обирали павших, делили добычу. Невеликой оказалась добыча, а крови за нее было пролито неожиданно много. Сотники и тысячники пересчитывали воинов, и к исходу ночи хан Батый уже знал, скольких людей и коней недосчиталось войско. Бородатые русичи оказались опасными врагами, победа над ними далась дорого.
Утром зашевелился татарский стан. Во все стороны поехали разведчики дорог — юртджи. Они быстро нашли след отступавшего засадного полка. В погоню за ним хан Батый послал хана Байдара с целым туменом войска. Но начавшийся снегопад и дремучие леса между реками Порой и Раковой укрыли беглецов.
Два дня пробиралась конница хана Байдара по сугробам, по лесным чащобам, где не было ни деревень, ни проезжих дорог, и повернула обратно, потеряв немало воинов в волчьих ямах, а то и просто замерзшими в снегу.
Напрасно оправдывался хан Байдар, жалуясь Батыю, что нигде не мог найти проводников, — предводитель татарского войска прогнал незадачливого хана в обоз. Однако сам пошел к Рязани не через леса, а дальним, кружным путем — по реке Проне.
Пронский князь Всеволод Михайлович, не надеясь на силу своей немногочисленной дружины, ушел на север, к Коломне. Татарское войско сожгло покинутый жителями город Пронск и по льду реки двинулось к Рязани, опустошая прибрежные села и деревни.
Рязань готовилась к обороне.
Ко всем воротам столицы Рязанской земли — Старым Пронским, Новым Пронским, Исанским — тянулись обозы с продовольствием, подъезжали боярские дружины, приходили толпы мужиков из пригородных сел. Князь Юрий Игоревич, благополучно прибежавший в Рязань, тотчас разослал гонцов по волостям и малым градам, сзывая людей в осаду.
Многие, не дожидаясь зова, приходили сами с семьями и имуществом. Крепкие стены Рязани не раз спасали людей от нашествий. Надеялись люди отсидеться за стенами и от татар. Воеводы обнадеживали, что татары-де — такие же степняки, как половцы. А половцы, как известно, больших городов приступом не брали: пограбят и отскочат обратно в Дикое Поле. Да и то верно: с луками да сабельками на Рязань не попрешь — твердыня!
Привалился город Рязань к немыслимо крутому береговому обрыву, а с остальных сторон огорожен великими валами. На много сажен поднялись валы над глубокими рвами, а еще выше — стены из дубовых бревен, башни с бойницами. Зимой во рвах не было воды, но обледенелые откосы валов становились еще неприступнее.
И оборонять город еще было кому. Все горожане, от мала до велика, взялись за оружие. Мужики из окрестных деревень пополнили ополчение. Подоспели рати из малых рязанских градов: Зарайска, Борисова-Глебова, Переяславля-Рязанского. Засадный полк Романа Ингоревича, пополненный ратниками других разбитых полков, тоже пришел в Рязань. Для Юрия Игоревича в том была радость: молодой Роман Ингоревич слыл твердым и опытным воеводой.
Кипела, гомонила Рязань.
Тысячи людей копошились на валах и стенах, подновляли укрепления, подносили к бойницам стрелы, камни, глыбы смерзшейся земли, золу и песок, чтобы слепить приступающих татар.
В кузницах неумолчно стучали молоты, гудело в горнах тугое пламя, пар со свистом вырывался из кадушек с водой, куда опускали для закалки откованные мечи. Насаживали на крепкие березовые древки жала копий, точили наконечники для стрел. Из полков приходили здоровяки-десятники, охапками уносили оружие.
Князь Юрий Игоревич почернел от забот, от бессонницы. Не смотрел — сверкал глазами, говорил жестко, отрывисто, возражений не терпел. По всему городу сновали доверенные люди князя: ближние дружинники, воеводы, тиуны. Властно повел себя князь. Боярским и купеческим добром распоряжался как своим собственным, все оружие велел свезти на свой двор. Бояре заворчали было (дорогонько оружье-то, иная кольчуга табуна коней стоит!), да прикусили языки: на соборной площади по приказу киязя смахнули голову боярину Стару, припрятавшему воинский запас…
Тревожно было в городе.
