Коломенцы выглядывали из-за спин дружинников, оживленно переговаривались, и на их лицах не было ни тревоги, ни недоброжелательства — будто своего собственного князя вышли встречать. Да по-иному, пожалуй, и быть не могло. Хоть и считалась Коломна рязанским городом, но больше тянулась к Москве, чем к Рязани…
Сплошным сверкающим сталью потоком вылились из-под воротной башни всадники на рослых боевых конях, подобранных по мастям: сотня — на белых, сотня — на гнедых, сотня — на вороных. Над островерхими шлемами покачивались копья с пестрыми флажками-прапорцами. Это открывала торжественное шествие победителей, красуясь удалью и богатством оружия, ближняя дружина московского князя.
Но сам Даниил Александрович был одет скромно, в простой дружинный доспех, и это поразило коломенцев, ошеломленных пышным многоцветием только что промчавшейся княжеской конницы. Только красный плащ да золотая гривна на шее отличали Даниила от простых дружинников. Бояре и воеводы, следовавшие за князем, выглядели куда наряднее.
Но лицо Даниила Александровича…
Не дай бог увидеть вблизи такое лицо, если есть на душе какая-нибудь вина, если шевелятся в голове затаенные опасные мысли!
Глубокие поперечные морщины перерезали лоб князя, губы жестко поджаты, под сдвинутыми бровями не глаза даже — две сизоватые льдинки, холодные, колючие. Весь застыл князь Даниил Александрович, и белый конь плавно нес его, осторожно переступая ногами, будто боялся потревожить грозную неподвижность всадника.
И замирали приветственные крики на устах людей, когда князь проезжал мимо, и склоняли они головы, не смея поднять на него глаза.
Якушка стоял в цепи дружинников, кричал, как и все, когда князь приближался, и, как все, замолк, разглядев его окаменевшее лицо.
Таким видел Якушка князя Даниила Александровича лишь однажды, на Раменском поле под Владимиром, когда князь ехал к шатру ордынского посла Неврюя. Но тогда было понятно, смерть видел князь перед глазами, но почему же он такой сейчас, в минуты торжества?..
А князь Даниил думал о том, что торжествовать победу рано: мысли, мучившие его накануне похода, не оставляли в покое и теперь, представали во всей тревожной обнаженности. Захватив Коломну, он окончательно вступил на скользкую опасную тропу, которая вела к недостижимой для многих князей вершине — власти над Русью. Или — к гибели, ибо немало уже славных князей не удержалось на этой тропе и скатилось в пропасть, увлекая за собой обломки своих княжеств. Перед глазами неотступно стоял пример старшего брата Дмитрия, вознесшегося было наверх и рухнувшего в небытие…
Думал Даниил Александрович о том, что на этой тропе больше нет для него обратного пути: только вперед и вперед, потому что в движение вовлечено уже множество людей, и он, князь, не властен что-либо изменить.
Взятие Коломны стало знаком для рязанских вотчинников, которые связали свою судьбу с московским князем. Отряды боярских военных слуг уже собирались поблизости на Голутвинском поле и становились бок о бок с московскими полками. Отступить, означало — предать их…
Этого нельзя допустить. Отступи сейчас Даниил, и тысячеустая людская молва разнесет по Руси порочащие слухи о вероломстве и непостоянстве московского князя, и отшатнутся от него будущие друзья и союзники, и останется он в одиночестве, отторгнутый всеобщим недоверием от великих дел. Лишившийся доверия людей — лишается всего…
Не только вперед нужно было идти Даниилу Александровичу, но и до конца. Князь Константин Рязанский никогда не согласится отдать свои земли к северу от Оки-реки, составлявшие чуть ли не треть его княжества. Значит, закрепить за Москвой эти земли могла только смерть или пленение Константина, и именно это выводило начавшуюся войну за пределы обычных усобных войн, после которых противники мирно пировали и скрепляли дружбу взаимным крестоцелованием. Война с Константином будет идти не на жизнь, а на смерть, на кон поставлены судьбы Московского княжества и его, Даниила, и сознавать это было страшно…
Бесповоротность начатого дела тяжко давила на плечи князя Даниила Александровича, омрачая радость первых побед. «Да полно, победы ли это? — спрашивал себя Даниил и честно отвечал: — Нет, еще не победы! Подлинные победы, за которые придется платить кровью, еще впереди. Пока же взять без труда лишь то, что само падало в руки…»
Среди шумного победного ликования князь Даниил Александрович думал о предстоящих тяжелых битвах, и этими своими думами был как бы отрешен от сегодняшнего торжества.
Но люди не догадывались о тревогах князя и считали, что он просто гневается на что-то, им непонятное, и замирали в страхе при его приближении…
3
Целый день на плотах и в больших ладьях перевозилась через Оку-реку московская конница. Пустел воинский стан на Голутвинском поле, а берег на рязанской стороне покрывался шатрами и шалашами.
К малым рязанским городкам Ростиславлю, Зарайску и Перевитеску проворно побежали конные дружины; их повели местные проводники, слуги рязанских бояр.
А на следующее утро выступили в поход большие полки конной и судовой пешей рати. До города Переяславля-Рязанского, под которым стояло воинство князя Константина, оставалось не более ста верст, четыре дня неспешного пути.
