Русский с «Титаника» - [34]

– О, как отказаться от доброго угощения? – растаял в довольной улыбке мистер О’Коннери. – Джин – это по-нашему! Не коньяк какой за бешеные деньги. Я считаю, коньяки всякие да виски дорогое – это для знати. А простому человеку хлебнуть рому или джину – самое то… Насчет же запрета, это ж только сейчас повелась мода такая. А раньше, еще при моем отце, матросам каждый день по галлону пива выдавали. Оно дольше сохранялось в бочках, да и сытнее воды слегка. – Он рассмеялся. – И вообще, главное, чтоб на вахте был трезв, а после – так сам бог стаканчик грогу или чего покрепче велел пропустить! Ну ладно. – На койке появились две на удивление чистые стопки.

Пока моряк разливал отдающий можжевельником напиток, Юрий лихорадочно обдумывал, что именно он будет спрашивать.

Тут нужно проявлять сугубую осторожность, ибо из сути вопросов можно понять, чего хочет узнать спрашивающий, что он знает, а чего не знает. Вопросы сами по себе бывают ответами на многое. Бывают вопросы, что куда важнее ответов. Надо только уметь слушать их, и не перебивать, и тайное станет явным, а это нам совсем не нужно.

Юрий приготовился уже изложить моряку версию про книгу, когда боцман огорошил его вопросом:

– Слышал я, у кого-то из важных дам украли колье с большим синим камешком из индийских копей за черт-те сколько тысяч фунтов? – с хитрым прищуром выложил он.

– И кто ж вам такое сказал? – со всем возможным удивлением, какое мог изобразить, произнес Ростовцев.

– Ну… парнишка из лифтеров. Моего брата средний сынок. Да это не мое дело, откровенно говоря! Хлебнем?!

– …Значит, Чарльз вас послал поговорить про дела наши корабельные? – уже через пять минут, чуть захмелев, справился О’Коннери. – Хотите сами увидеть, чем и как живет наш брат-моряк? А вы-то мистера Лайтоллера давно сами знаете?

– Да как сказать… – неопределенно махнул рукой Юрий.

– Я уже скоро чертову дюжину лет, еще с тех пор, когда мы с ним золото мыли на Клондайке… Уж не знаю, чем ему вы приглянулись, но уважить старого знакомого надо! Так чего вы узнать хотите?

– Даже и не знаю, что вам сказать, мистер… – Стряпчий изобразил некоторую растерянность.

Как он знал, это нередко подкупает собеседника и располагает к себе.

– Саймон, просто Саймон… А вы не англичанин, как я погляжу.

– Русский… Можно звать меня Джордж.

– Русский, значит? – О’Коннери совсем не казался удивленным. – Значит, о «Титанике» нашем писать будете? Ну, пойдемте, посмотрите да поговорите…

Дальше последовал целый ряд перемещений в полутемных узких коридорах. Не парадных пассажирских, а окрашенных дешевой краской и усаженных заклепками…

Саймон время от времени давал пояснения, но Юрий быстро потерялся в этих бесконечных измерительных, приемных и воздушных трубах, штормовых портиках, льяльных трюмных колодцах, ватервейсах.

Они прошли насквозь всю палубу «Е», поднялись и спустились, затем долго шли палубой «F», которую тоже прошли. И у Ростовцева на миг возникла дикая мысль, что они углубились куда ниже последней, восьмой палубы «G» и даже двойного днища, и теперь идут по некоему потустороннему продолжению «Титаника» – его невидимой стороне в том самом «Зазеркалье», выдуманном гениальным англичанином Кэрроллом.

А потом они оказались в низком, освещенном несколькими лампами помещении среди других людей.

Помещение было невелико, футов двадцать в ширину и чуть больше тридцати в длину. Вполнакала светили лампы, пахло потом, ржавым металлом и почему-то немного керосином.

Заполнявшая его публика по большей части состояла из самых типичных матросов. Вроде бы обычные люди, почти такие же, как на городской улице, но почему-то, собранные в одном месте, вызывают некоторую оторопь.

В основном, насколько понял стряпчий, тут были машинисты и кочегары да повара с официантами, хотя мелькнуло и несколько горничных и даже, кажется, пару пассажиров.

Все они столпились вокруг установленного в центре отсека дощатого загона или вольера, откуда доносился воинственный писк.

– Где это мы? – полюбопытствовал Ростовцев.

– Второй отсек, пожарный проход, – деловито пояснил Саймон. – Тупик аккурат под носовыми кубриками.

К ним подскочил молодой матрос в замызганном берете с помпоном. Что-то полушепотом спросил, ткнув грязным пальцем в сыщика.

– Человек со мной, – коротко рыкнул О’Коннери.

– Тогда просим делать ставки! – тотчас же обратился к русскому юнец.

Удержав на языке вопрос, какие именно, гость выудил из кармана полкроны и протянул собеседнику.

– На кого ставим?

– На фаворита! – ответил Юрий, сделав как можно более безразличное лицо.

– Значит, на Барабаса! – Монета исчезла в кульке из газеты, полном таких же шестипенсовиков и шиллингов (правда, блестела и пара соверенов).

Протолкавшись к загородке, сыщик вгляделся в происходившее там. И был вынужден признать, что Саймону удалось его удивить. Пиши он и в самом деле книгу, материал на целую главу был бы ему обеспечен. Ибо в этом закутке трюма происходили самые настоящие гладиаторские бои. Разве что в роли бойцов выступали извечные трюмные обитатели – крысы.

На арене было с пару дюжин этих неприятных соседей человека, и они буквально неистовствовали! Всех оттенков – серые, рыжие, какие-то пегие твари набрасывались друг на друга и яростно рвали, помогая себе воинственным писком и размахиванием длинных голых хвостов. Сейчас побеждал здоровый черный самец, судя по возгласам, тот самый Барабас