Русский роман - [108]

— Оставь эту пижаму! — завопил я каким-то новым для себя, неузнаваемым голосом.

Он продолжал стоять с пижамой в руках, и я отшвырнул доктора Мунка, тяжело поднялся и, размахнувшись, с бычьей силой ударил Якоби по лицу открытой ладонью. Его губы лопнули, точно зрелые сливы. Он отлетел и сел на задницу. В два прыжка я оказался возле него и вырвал пижаму из его рук.

— Это тебе за дедушку и за Эфраима! — крикнул я.

Он приподнялся, опираясь на суставы пальцев.

— Не вздумай умничать, — предостерег я.

Ниже ростом и легче меня, Якоби тем не менее был крепким парнем и, как большинство мужчин в деревне, имел за плечами богатый военный опыт. Он встал, вытер кровь с подбородка и сухо бросил мне:

— Мы вернемся через час, чтобы вскрыть могилу. Мы похороним его на деревенском кладбище, в ряду основателей, возле твоей бабушки, и для твоей же пользы. Барух, не создавай нам лишних проблем.

Они ушли, и через несколько минут Авраам вернулся, уже в одиночку, неся тяжелую буксировочную цепь от трактора и отрезок двухдюймовой стальной трубы. Он молча положил их на могилу и вернулся к своим коровам.

Через полчаса он появился вновь. На этот раз с ним было несколько мужчин, в том числе уже чистый и заклеенный пластырем Якоби, Пинес и Дани Рылов. Я рыл в это время ямки для декоративных кустов, которые намеревался посадить вокруг могилы. Я выпрямился и посмотрел на них.

— Дедушка просил похоронить его здесь, — повторил я.

— Мы знаем, что ты очень привязан к дедушке, — мягко сказал Пинес. — Но так себя не ведут. Есть кладбище, Барух, и людей хоронят именно там.

Он хотел перехитрить меня, как поступают крестьяне с телятами в стойле, чтобы под прикрытием ласкового и успокаивающего голоса приблизиться и положить гипнотизирующую руку на мой затылок. Но я уже знал все приемы учителей и скотников. Я отпрыгнул и молча встал на груду камней, насыпанных на могиле.

— Оставь его, Пинес, сейчас не время его воспитывать, — сказал Якоби. — Хватит с нас выкрутасов этой семейки.

Он махнул рукой, и я уловил краем глаза долговязую фигуру Дани Рылова, который пошел на меня, широко расставив руки. Тяжелая буксировочная цепь с устрашающим крюком на последнем звене засвистела над моей головой и стала темным сверкающим кругом. Дани и все остальные отступили назад.

Пинес, который не раз видел, как я откатываю тяжелые валуны, чтобы найти под ними скорпионов и бархатных шершней, торопливо подбежал к Якоби. Авраам тоже подошел и произнес гневным шепотом, который услышали все, стоявшие вокруг:

— Мы не хотим скандала. — Его лоб ползал и искажался в мучительных судорогах. — Не забывай, что мы в трауре. Мой отец умер, и мы хотим оплакать его в тишине и с достоинством.

Якоби трезво оценил положение.

— Хорошо, мы уйдем, — сказал он. — Но я тебе обещаю, что Комитет этого так не оставит.

По сей день я не знаю, кто был прав. Ури, который говорил, что дедушка обладал пророческим даром, или я, утверждавший, что он планировал свои действия так долго и с такой педантичностью, что будущее просто вынуждено было течь по каналам, которые он прорыл для него, пока не достигло меня и пробудило для дела.

Дедушка знал, что никто не извлечет его тело из его земли. Знал, что никто не осмелится тягаться с чудовищным внуком, которого он вырастил. Знал, что вслед за ним я спрячу в его земле и других людей, и каждое из этих тел будет тикающей миной и угрожающим золотым мешком.

Он знал, что никто не извлечет его из его земли, потому что деревня никогда не выносила сор из избы. Свои проблемы мы решали в узком кругу. Только в самых страшных и невероятных случаях мы вызывали полицию. Но у нас никогда не случалось насилий или убийств, а всякими кражами, драками и прочими исключениями из правил занимался Комитет с надежной помощью общественного мнения и деревенского листка.

Целый месяц я охранял дедушкину могилу. Авраам не поощрял меня в этом, но и не возражал. Иоси и его мать присоединились к общепринятому мнению, что я спятил. Ури забавлялся. Пинес ужасался.

— Не могу поверить, что этот кошмар происходит на моих глазах, — говорил он.

— Так сказал дедушка, — отвечал я.

— Это немыслимо! — восклицал Пинес.

— Так велел дедушка.

— И потом эти угрозы — свистящие цепи, железные трубы. Как Цербер при входе в ад.

— Так распорядился дедушка.

Пинес смотрел на меня с упреком, но мало-помалу и он отступился, словно бы мысленно смиряясь с поражением. Дедушка знал, что растерянный Пинес попытается переубедить меня и не сумеет. Продукт долгой эволюции, старый учитель принадлежал к поколению людей, шеи которых рабски подчинялись аркану идеологий. Душа его не могла противиться таким словосочетаниям, как «Похоронен в своей древней земле» или «Лег в землю, на которой трудился всю свою жизнь».

«И почил… и погребен в саду при доме его»[157], — с плохо скрываемой завистью цитировал он Танах.

Он не сказал ни слова и тогда, когда я похоронил Шуламит. Фаня бушевала несколько дней подряд, пока не поняла, что ничего ей не поможет, и успокоилась тоже. Только через несколько месяцев, когда прибыл гроб Розы Мункиной и ее розовый памятник вознесся возле дедушки, а я начал вовсю торговать могилами, Пинес ужаснулся по-настоящему.