Русский Рокамболь - [6]

Из последующей жизни Померанцева известно было только то, что он появлялся решительно везде, где появлялся наш «весь Петербург», на гуляньях, на скачках, на рысистых бегах, в театрах… и везде он имел вид степенный и внушительный.

Вероятно, заказывая фуражки и шляпы свои, он в особенности обращал внимание на прочность козырька, потому что едва ли кому другому, как ему, приходилось ежедневно столько раскланиваться со всевозможными лицами.

Но какое же отношение этот, во всяком случае, солидный гражданин мог иметь к подмастерью Андрюшке, недавнему клиенту исправительной колонии?..

Почему этот последний так смело и фамильярно пишет ему записку какими-то знаками, и наконец — о чем?

Когда окончился срок исправительного заключения и наступил день раздачи питомцев в ремесла, среди толпы мастеров, явившихся выбирать себе учеников и подмастерьев, все заметили человека бедно одетого, но очень почтенной наружности. Он пристально глядел на передаваемых с рук на руки питомцев и, казалось, сам искал случая взять и себе одного из них. Это был Померанцев.

Но раздача приходила к концу, а он никого не выбрал; только с особенным вниманием острые глаза его остановились на наглом, красивом лице Андрюшки.

Узнав, что последний записывается подмастерьем к толстому сапожнику, он подошел к юноше и заговорил с ним…

— За что вы тут содержались? — спросил он Андрюшку.

— За дело! — грубо ответил тот и притворно зевнул.

Померанцев улыбнулся, так что невольно улыбнулся и Андрюшка, почувствовав к нему сразу и доверие и симпатию.

Андрюшка понял в этой улыбке, что стоявший перед ним господин вовсе не «кисляй», не какой-нибудь правоучитель, а «весельчак», и, может быть, знакомство с ним принесет ему пользу Да недаром же, верно, он и бродит тут. Сообразив все это, Андрюшка отвечал все продолжавшему дружески и вопросительно улыбаться Померанцеву:

— За кражу!

Померанцев поглядел в лицо говорившего еще пристальнее и в свою очередь сообразил, что в этих прекрасных чертах отражается безмятежно огрубелая, застывшая душа. Раскаяния или даже конфуза, столь свойственного его возрасту, не было и следа.

— За пустяк, верно? — подмигнул Померанцев, предварительно улучив удобную минуту, когда решительно ни один глаз не устремлен был на их беседу.

— Нет, за часы! — отвечал Андрюшка.

— Золотые?

— Серебряные.

— У кого?

— У отца!

И Андрюшка презрительно махнул рукою, как бы сожалея, что кража так мизерна и совершена именно у отца, а не у кого-либо другого.

Глаза Померанцева приняли задумчивое выражение. Он что-то соображал.

— А сколько времени вы тут содержитесь?

— Давно уж!

— Отойдите-ка немножко, вот сюда, за угол, — шепнул Померанцев, трогая Андрюшку за рукав.

Тот с выражением чрезвычайного любопытства повиновался.

Они вышли в коридор и, связанные обоюдной опасностью быть замеченными начальством и оба озираясь, стали шептаться.

Они поняли друг друга и сблизились разом в один миг крепче, чем люди, знающие один другого целые годы.

— Не потеряйте мой адрес! — сказал Померанцев, протягивая свою карточку… — Я вижу, что вы человек годный не на одно шитье мужичьих сапог… В первое же воскресенье, когда с разрешения вашего патрона вы можете воспользоваться отпуском, заходите ко мне… и поговорим… Помните, что мне жаль вас оставлять в этой обстановке… Мы друзья! До свидания же!..

И Померанцев дружески протянул Андрюшке руку, которую тот пожал с самой наглой фамильярностью.

Затем они расстались.

Померанцев опять принял вид беззаботного фланера, а Андрюшка, сумрачно нахмурив брови, последовал за толстым сапожником, угрожающе бормоча что-то себе под нос.

Через некоторое время исчез и Матвей Иванович.

По дороге домой он загадочно улыбался и вообще имел вид человека, обделавшего славное дело.

Лучи на темную профессию

С этого дня Андрюшка начал регулярно посещать Померанцева по воскресеньям, в назначенные им часы.

На карточке, полученной им, было написано: «От 9 до 10 утра».

В ближайшее воскресенье он разыскал дом, обозначенный в адресе, и взбирался по лестнице во второй этаж, где помещались меблированные комнаты, в которых проживал Померанцев.

Постучавшись и получив позволение войти, Андрюшка вступил в богато украшенную комнату, пол которой сплошь был устлан потертым, но дорогим ковром; по стенам висели картины, бронзовые бра и безделушки. Мебели было много; большие группы комнатных растений стояли около окон; в углу — виднелся щегольской письменный стол, с ярко блестевшим бронзовым прибором.

Увидев все это, Андрюшка оробел сначала; но это было недолго; затем он стал снова очень развязен. Он чувствовал, что в нем нуждаются, если пригласили сюда; чувствовал он и уверенность, что сумеет услужить, так как дело касалось и его выгоды.

Он давно был уже на все готов и только ждал благоприятного толчка, попутного ветра…

— А-а-а! — И Померанцев с улыбкой встал из-за письменного стола, протягивая посетителю руку. Потом он опять сел и быстро искоса глянул на часы, вделанные в чернильницу. — Ну-с… Я не думаю, чтобы я ошибся в вас. А время мне дорого, поэтому приступаю к делу сразу… Видите ли, в чем оно. Я нуждаюсь в способных и дельных агентах, разведчиках, и хочу завербовать вас в тот штат, который у меня уже имеется. Я сразу угадал в вас человека способного, энергичного и готового на все, ради, конечно, своей личной выгоды. Не правда ли, я не ошибаюсь? Ведь вы не захотите же на целую жизнь остаться сапожным мастером? Жизнь кипит ключом в молодых жилах… и сулит вам много, много лучшего, чем сапожное шило и колодка… Так ли я понимаю вас? Отвечайте мне прямо и истинно!