Русский Париж - [15]

Даже в Париже Кантемир вспоминал о бедственном положении русских крепостных:

Пахарь, соху ведучи иль оброк считая,

Не однажды вздыхает, слезы отирая:

«За что-де меня творец не сделал солдатом?

Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,

Знал бы лишь ружье свое да своего капрала,

На правеже бы нога моя не стояла…»

Пришел побор, вписали пахаря в солдаты —

Не однажды уж вспомнит дымные палаты,

Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане,

Десятою в день заплачет по сером жупане…

В первой половине XVIII века никто из русских дворян не позволял себе подобную критику. Не случайно большинство произведений Кантемира разрешили публиковать в России лишь в 1762 году, через восемнадцать лет после его смерти, а переиздали — только в середине XIX столетия. Но до этого они печатались в Лондоне и в Париже.

О том, что сатира ему ближе и важнее, чем лирика, Антиох Дмитриевич писал:

Рифмы не могу прибрать, как хвалить желаю;

Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,

С трудом стишка два сплету, а и те неспелы…

Стихи о предпочтении лирике сатиры, переведенные на французский, Кантемир читал своим парижским друзьям — Октавиану Гуаско, Шарлю Монтескье, Пьеру-Луи Мопертюи.

И не смешон ли б я был, коль, любви не зная,

Хотел бы по Ирисе казаться здыхая,

А Ирис вымышлена — не видывал сроду;

Однак по ней то гореть, то топиться в воду,

И всечасно сказывать, что вот умираю,

Хоть сплю, ем сильно и в день ведро выпиваю.

Поэт объяснял, почему не может посвящать строки несуществующей Ирисе.

Не могу никак хвалить, что хулы достойно, —

Всякому имя даю, какое пристойно;

Не то в устах, что в сердце, иметь я не знаю:

Свинью свиньей, а льва львом просто называю.

Самый плодотворный период

Немало произведений, написанных Кантемиром в Париже, собирал и хранил Октавиан Гуаско. Правда, неизвестно, удалось ли ему полностью сберечь это собрание друга. Часть рукописей Кантемира из архива Гуаско в XIX веке оказалась в библиотеках Германии.

Утеряна рукопись перевода Антиоха Дмитриевича «Персидских писем» Шарля Монтескье, пропали часть переписки Вольтера с Кантемиром и записки — рекомендации Антиоха Дмитриевича по поводу известной во Франции трагедии Пьера Морана «Ментиков».

Исследователи считают, что парижский период жизни был самым плодотворным для Кантемира. Именно в Париже им создано большинство сатир, песен, поэм, басен, эпиграмм, теоретических трактатов, переводов французских авторов, здесь он работал над составлением русско-французского словаря.

Французы тоже интересовались творчеством Антиоха Дмитриевича. Так, в 1746 году (через два года после смерти поэта) аббат Венути перевел с русского и издал «Сатиры князя Кантемира».

Последняя прогулка

Однажды, в конце марта 1744 года, к Антиоху Дмитриевичу заехал знаменитый драматург Пьер-Клод Нивель де Лашоссе.

Много лет спустя критики с нескрываемой иронией назовут его «основоположником французской слезливой комедии». Что ж, может, они и правы…

Де Лашоссе знал, что его русский друг умирает.

— Чем я могу помочь вам? — спросил он Кантемира.

— Перенесите меня в Россию, — с улыбкой ответил князь. — Много раз я пытался вернуться в Россию, но не получал на это разрешения…

Пьер-Клод улыбнулся в ответ:

— Мой друг, в далекую Россию перенести вас не смогу, а вот прогулка по Парижу, в карете, — в моих силах.

Он взглянул в окно и восторженно добавил:

— Ах, какая славная весна в этом году!

— Последняя в моей жизни… — пробормотал по-русски Антиох Дмитриевич.

— Что вы сказали? — не понял гость.

Кантемир снова улыбнулся:

— Да так… Пустяки… Я согласен прогуляться с вами по Парижу.

Он кликнул лакея и приказал:

— Одеваться!..

— Куда ж в таком состоянии?!.. Лекарь запретил вам подниматься!.. — попытался остановить хозяина Павлуша.

— Совершить прощальную прогулку по славному городу мне никто не запретит, — тихо, но твердо ответил Кантемир.

Де Лашоссе догадался, что означают слова друга, произнесенные им по-русски, нахмурился и поспешно отвернулся к окну.

«Уже не увидимся»

На этот раз Антиох Дмитриевич не побоялся принять лекарство: «Ну и пусть пробудит оно «спящего тарантула»… Впрочем, он уже проснулся… Главное — на время погасить боль. Она не должна помешать прощанию с Парижем…».

Карета медленно катила по знакомым местам города. Набережная Сены, Лувр, Тюильри, улица Дофина, Ратуша, Дом Инвалидов…

Кантемир, глядя на величественные здания, вспомнил переведенное им на русский язык творение Шарля Монтескье «Персидские письма». Там прибывший во французскую столицу перс восхищается: «Париж — больше Исфахана, а дома такие высокие, что, клянусь, жить в них под стать лишь звездочетам…».

Внезапно карета остановилась рядом с церковью Сен-Медар.

— Вокруг могилы святого диакона Пари, как всегда, толпа несчастных, жаждущих исцеления, — сказал де Лашоссе и выжидающе взглянул на Кантемира.

— Нет-нет!.. — протестующее взмахнул рукой Кантемир и с улыбкой добавил: — Народ верит в свое исцеление, и могила святого поможет им. А мы отправимся дальше…

Прогулка завершилась лишь в вечерних сумерках. Кантемир пригласил де Лашоссе к себе, но тот отказался.

Так и простились друзья у кареты.

Кантемир был даже рад, что де Лашоссе уехал: снова подкатила боль.