Русский лабиринт - [6]

2

Иван Селиванович Грищенко проснулся по обыкновению рано. В доме он вставал раньше всех, даже других стариков. На фронте мечта выспаться шла сразу за мечтой вернуться домой целым или хотя бы живым, а насколько целым – как получится. Но когда первая, главная мечта сбылась, сон навсегда остался коротким, рваным и беспокойным. Что снилось, Иван Селиванович никогда точно не помнил, но всегда, просыпаясь, первым делом озирался. Может, снилось что-то из разведки, куда он ходил через линию фронта десятки раз, может, искал оставшихся в живых в дзоте, который накрыло первым снарядом как раз в ту рассветную минуту, когда он выскочил до ветру, а может, оглядывался на сверкающие на солнце стволы чекистских пулеметов, когда вылезал из окопа в безнадежную штрафную атаку. В доме его все звали Ветераном, и, хотя Ивана Селивановича его имя-отчество устраивало больше, он особо не возражал – здесь он был один ветеран, не спутаешь. Хоть он выпил вчера по-стариковски немного – в основном, все вылакал Платон, – желудок как-то неприятно тянуло. Все-таки это не от водки, даже такой самопальной, какой угощал сосед, все-таки гастрит, если не начинающаяся язва. Денег на полноценное медицинское обследование Ивану Селивановичу не хватало – куда уж там, несколько пенсий уйдет. Самолечением тоже не получалось: в единственной на острове аптеке повертели его льготные рецепты и привычно пожали плечами – нет таких лекарств. «Должны быть», – настаивал Иван Селиванович. «Должны все Путину», – отхамилась продавщица.

Кляня Зурабова и заодно всю нынешнюю власть за хренетизацию его личных льгот, Иван Селиванович надел брюки и пиджак – еще из благословенных советских времен – на мятую рубашку, в которой его вчера затянуло в пьяненький сон, и вышел на прогулку. Одёжа была ничего, сносная, в том смысле, что износа ей не было – надежно шила «Большевичка», ничего не скажешь. Только пиджак был с дырьями от вырванных орденов и медалей – грабанули Ивана Селивановича в прошлом годе, лихо грабанули. Зашли трое, в масках, как в «Ментах», не посмотрели на возраст, скрутили руки за спиной и положили седой бородой в пол. Денег тогда тоже взяли, но немного, от пенсии уже почти ничего не оставалось, а впрок, на похороны он не копил – уж как-нибудь похоронят, а жить сейчас надо. А вот ордена и медали забрали. И не просто, а вырвали, грубо, с корнем. Теперь было похоже на прорехи от осколков – будто ему в атаке снова прошило грудину. Было так обидно, что Иван Селиванович и кричать не смог, когда эти подонки ушли, плакал только в пол да мычал. Хорошо, Салтычиха случайно заглянула, развязала, на ноги поставила. Утешала, как могла, даже всплакнули вместе. Но Иван Селиванович все-таки фронтовик, не баба какая, взял себя в руки и пошел в милицию. Там дежурный лейтенантик смотрел, вертел коряво написанное заявление, морщился, но ветерана все-таки уважил, составил протокол, все честь по чести. Только вот полгода никаких новостей от милиции не было, сейчас, говорят, орденов много награбили, поди найди. По совету Артиста Иван Селиванович даже на телевидение написал – на всякий «пожарный», но эффект был тот же, то есть никакого.

Магазин, вернее, ларек типа советского сельпо– настоящие продовольственные магазины, называемые не по-русски супермаркетами, были только в городе, еще был закрыт, а к чаю на завтрак ничего не осталось. Чая, честно сказать, тоже не было. Не осталось даже кефира, а для желудка утренний кефир – самое милое дело. Иван Селиванович остановился и прислонился к худосочной сосне – вдруг скрутило живот. Что-то в последнее время рези в животе участились. «Надо все-таки к врачу сходить, не затягивать», – который раз подумал Иван Селиванович Но, когда через пару минут «раскрутило» и боль исчезла, исчезла и мысль о докторе. Иван Селиванович выпрямился, вдохнул прохладный воздух и стал нарезать бодрым шагом большие круги вокруг их богадельни. Так Иван Селиванович называл свой дом на Юбилейной – большинство обитателей были уже пенсионного возраста, и только три семьи были относительно молодые. Ну и Салтычиху, конечно, старухой не назовешь при всем желании, хоть и запойная. Как молодые, да еще с детьми жили в их доме, без всяких удобств, даже неприхотливый ветеран представлял себе с трудом. Ладно, стариканы – много ль надо, они и солнцу в окошке рады. А тут дело молодое – и в гости пригласить, и самим праздник устроить, и детишкам опять же уют создать. А у них – потолки в первый же дождь протекают, по стенам кругом плесень ползет. Сами стены – в трещинах, гляди – обвалятся, ютятся с разнополыми детьми в одной комнатушке, общая кухня в жиру и копоти. Коридор и подъезд каждую осень и весну превращаются в хлюпающее грязное болото – убирать и взялся бы кто-нибудь, да не бесплатно же. А жильцы здесь над каждой копеечкой трясутся. Одну бабоньку привечал всей душой Иван Селиванович – красивая русской хорошей красотой, незлобивая, всегда у него о здоровье справится. И имя красивое – Василина. Муж ейный – Сергей – работал то ли сварщиком, то ли крановщиком в порту. Тоже мужик положительный – сильно не пил, как Артист, к примеру, или тот же Платон, бабу свою не бил и вообще – не шумел. Денег, конечно, много с такой профессией не заработаешь, в том смысле – на человеческую квартиру не накопишь, но тут уж ничего не поделаешь. Терпели и в глубине души верили в какой-нибудь случайный жизненный поворот, а пока все на детей у них шло – маленького Сережу и Леночку, девчушку, на мать похожую, с длинной русой косой. За то, что Василина в отличие от других баб своего мужа не пилила, не изводила из-за денег, Иван Селиванович ее крепко уважал, называл при встрече дочкой. И действительно, о такой дочке мечтал Иван Селиванович. Единственное, о чем вообще серьезно мечтал. После войны два раза женился, и оба раза неудачно – Бог детей не давал. Ни первая, ни вторая жена долго терпеть бездетность не пожелали и сбежали к более «плодовитым» мужикам. В их нападки, что, мол, на детей не способен, он поначалу поверил, испугался даже и от этого испуга долго к врачам не ходил – а вдруг правда? А потом и срок сам собой вышел – состарился для женитьбы. Ну, если не для женитьбы, так для отцовства точно – мужская сила иссякла вся. Что факт – обе бывшие от новых мужей родили, о чем не преминули сообщить в письмах, да с ехидцей – мол, сам все понимаешь, сам виноват. И грех измены тем самым с себя сняли – за ради потомства баба на все пойдет и все оправдает. Больше писем ни одна, ни другая не присылали – как сговорились. Известно, бабы – одной породы, думают и живут одинаково – для себя и детей, не разделяя. Потому, если взбредет ей в башку, что вот это для ребенка лучше, никакой мужик не вышибет. А на самом-то деле, может, ребенку и хуже от мамашиной опеки, если вдуматься, а лучше-то как раз ей самой, но не поспоришь, мол, я – мать, и все тут. Изредка только берегиня попадется, да тем алмаз и богат, что редко встречат. Вот Василина – Васька, как бабы на кухне промеж себя ее звали – завсегда подчеркивала – Иван Селиванович часто на прогулке наблюдал – слушайте, мол, отца, он наш защитник, он добытчик, он глава семьи и раз что-то требует, значит, надо слушаться. Правильно, очень правильно детей воспитывала Василина, и за это любил ее Иван Селиванович еще больше.