Русский Эрос - [52]

Шрифт
Интервал

Вот Акакий Акакиевич в новой шинели, идя «на чай», «остановился с любопытством перед освещенным окошком (просто как дети глазеют, яркое увидев. — Г. Г.) магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши таким образом всю ногу, очень недурную (значит, эротическое чувство концентрируется на женской половине рода людского — т. е. вроде бы глаз мужчины смотрит. Но тут же, с тем же накалом дан мужчина-любовник), а за спиной ее, из дверей другой комнаты (из штанов, расстегнув ширинку), выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой над губой» (!растительностью под лобком). Это уже явно женским чувством обостренное восприятие. Но сама витринная отстраненность картины и буффонно-комический колорит — выносит ситуацию вне досягаемости практического Эроса. Но так же у детей, которые что-то предчувствуют и весьма любопытствуют к миру папы-мамы (не папы или мамы), но он для них именно такой, симбиозный, бисексуальный, неопределенный, не половой

«Акакий Акакиевич покачнул головой и усмехнулся, и потом пошел своею дорогою. Почему он усмехнулся, потому ли, что встретил вещь вовсе незнакомую, но о которой однако же все-таки у каждого сохраняется какое-то чутье (предчувствие или воспоминание — это оттого, что каждый носит память тела, а оно когда-то было фаллом во влагалище, семенем, младенцем в матке — и вот вышло на свет божий, в мир: ум ничего еще такого из опыта не знает, а тело памятью своей чует, что это есть и было с ним — как платонова идея — воспоминание души о прежней или вечной жизни. Такое «априорное» непрактическое знание о поле как о вещи незнакомой, но чуемой — как раз являет уровень детского Эроса. — Г. Г), или подумал он, подобно многим другим чиновникам, следующее: «Ну уж эти французы! что и говорить, уж ежели захотят чего-нибудь того, так уж точно того»..

Здесь Эрос русского волокиты-чиновника- бумажного червя-фаллоса, который червячка Руси все время и замаривает, а не сам голод Эроса, — взирает на открытый телесный секс — что так можно! — как на другую планету — и слов на своем языке и букв не находит, чтобы выразить, ибо чужеродно и непонятно. «А может быть, даже и этого не подумал — ведь нельзя же залезть в душу человеку и узнать все, что он ни думает». Вот гоголевская въедливость: ничего прямо не сказал, а обслюнявил, вокруг да около потрогал — много слов наговорил по поводу — и как сухая земля во рту осваивается через воду, так и этот чужеродный лубок (нога и усы) впущен в русский желудок и переварен, благодаря предварительному заключению в медоточивых устах чиновника-букваря и выходу через его мину, усмешку и хмыкающие слова

Но закончим анализ гоголевского Эроса. Если шинель — мужское начало, то когда Гоголь пишет, что «на стенах висели всё шинели да плащи, между которыми некоторые были даже с бобровыми воротниками или с бархатными отворотами», — это как выставка, витрина породистых кобелей с холеной растительностью — на зависть нашей дворняжке Акакию Акакиевичу

Ограбление шинели — это или акт изнасилования (недаром «увидел вдруг, что перед ним стоят почти перед носом» — т. е контакт вплотную, тела к телу, а это ужасно, голо — не то что через одежду, через стекло и на расстоянии витрины — словно сорвана девственная плева, фата), «какие-то люди с усами» (как француз с усами на витрине — мужское начало) — и недаром воткнули в него «приставил ему к самому рту (щель влагалища — Г Г) кулак, величиною в чиновничью голову»; либо как акт оскопления, кастрации, обрезания, — ибо срывают кровное, к телу приросшее — шинель (здесь шинель — женское) А может, это и акт и страх рожденья — память о нем, когда человек наг и гол выходит из утробы матери, лишается тыла, защищенной спины Срыванье шинели поэтому многоглагольно для нашего человеческого восприятия Еще к Эразму, Плюшкину, Скупому рыцарю и Петрушке кучеру Чичикова Здесь сладострастие от разного рода (присовокупления книги к книге, тряпья к хламу, монеты к монете, буквы к букве (удовольствие от самого процесса чтения у Петрушки) — все это соития, капли в реку

Дыхание и свобода

3 1 67 Рот с точки «зрения» воздуха еще рассмотрим Земля, вода через рот лишь входят, а для выхода имеют свои проходы — внизу Воздух через рот входит и выходит У воздуха тоже есть свой дубль отверстий, но он расположен еще выше рта. ноздри! (Газы, совместно с землей через задний проход выходящие, — это образ совместного житья атомов и пустоты: одно требует другого, и демокритова атомистическая теория — заднепроходна там ее точное место, там ее мироощущение локализовано) Итак, к (воз)духу имеют в нас отношение рот — как всеобщее средоточное отверстие, ноздри — через которые входит и выходит только воздух, а воды лишь истекают (сопли — загнивание, оземление воды, — как через задний проход — отработанные, обугленные газы), да частицы огнеземли! запахи, ароматы в воздухе (как цвета в свете) — входят, задний проход — только выходное отверстие; уши — только входное, воздух волнами (ветрами) вторгается — подает свое слово, посылает волну, сигнал


Еще от автора Георгий Дмитриевич Гачев
Как я преподавал в Америке

В осенне-зимний семестр 1991 года (сентябрь — декабрь) я преподавал в Весленском университете в США. Я вел два курса: «Национальные образы мира» на английском языке и «Русский образ мира» для славистов по-русски. Это был мой первый приезд в Америку, и я удивлялся многому. Как мне привычно, я вел дневник своей жизни там и мыслей об Америке в сравнении с Россией и нашей ситуацией. Когда я раскрыл эти записи три года спустя, я понял, что они могут представлять общий интерес.Г. Гачев.


Жизнемысли

Читателю опытному, эрудированному, имя Георгия Гачева, конечно же, знакомо. Знакомы теоретические книги о литературе и эстетике, знакомы работы, исследующие национальные образы мира, знакомы культурологические исследования.Мы предлагаем новые отрывки из «Жизнемыслей.», дневника Г. Гачева, который он ведет на протяжении нескольких десятилетий и с частями которого читатели могли уже познакомиться по другим изданиям.Жанр своего дневника Георгий Гачев определил так: «…тот труд — философия быта как бытия».«Уральский следопыт» № 7, 1992.


Рекомендуем почитать
Недолговечная вечность: философия долголетия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Философия энтропии. Негэнтропийная перспектива

В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.


Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию

Вернер Хамахер (1948–2017) – один из известнейших философов и филологов Германии, основатель Института сравнительного литературоведения в Университете имени Гете во Франкфурте-на-Майне. Его часто относят к кругу таких мыслителей, как Жак Деррида, Жан-Люк Нанси и Джорджо Агамбен. Вернер Хамахер – самый значимый постструктуралистский философ, когда-либо писавший по-немецки. Кроме того, он – формообразующий автор в американской и немецкой германистике и философии культуры; ему принадлежат широко известные и проницательные комментарии к текстам Вальтера Беньямина и влиятельные работы о Канте, Гегеле, Клейсте, Целане и других.


Высочайшая бедность. Монашеские правила и форма жизни

Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Искусство феноменологии

Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.


Полное собрание сочинений. Том 45. Март 1922 ~ март 1923

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.