Русский Дом - [134]

Первый критический вопрос: чего ждать дальше? Будут ли высылки? Скандал? Что станется с нашим московским пунктом? Скомпрометирован ли кто-нибудь из внештатников?

Аудиофургон, хотя и советская собственность, был на совести американцев, и его внезапное исчезновение вызвало тихую озабоченность у тех, кто стоял за его использование.

Вопрос о том, кого высылают и за что, никогда простым не бывает, ибо руководители пунктов в Москве, в Вашингтоне и в Лондоне нынче объявляются странам, где действуют. В московском Центре никто не питал никаких иллюзий относительно Падди или Сая. Их «крыша» была рассчитана не на то, чтобы укрывать их от противника, а чтобы укрывать их от реального мира.

Но как бы то ни было, их не выслали. Никого не выслали. Никого не арестовали. Внештатники, которых законсервировали на неопределенный срок, мирно продолжали свои легальные занятия.

Ответные меры не состоялись, и западные эксперты не замедлили придать их отсутствию колоссальное значение.

Умиротворяющий жест в дни гласности?

Четкий сигнал, указывающий, что Дрозд был гамбитом, который должен был обеспечить получение списка американских вопросов?

Не столь четкий сигнал, указывающий, что материалы Дрозда верны, но слишком неудобны, чтобы признать их существование?

Линии фронтов определились. Более или менее исходя из принципа, который растолковал мне Нед, «голуби» и «ястребы» на обоих берегах Атлантического океана вновь радостно разбежались в противоположных направлениях.

Если Советы посылают нам сигнал, что материал верен, отсюда неопровержимо следует, что материал неверен, сказали «ястребы».

Или наоборот, сказали «голуби».

Или еще раз наоборот, сказали «ястребы».

Писались доклады, велись внутренние войны. Повышения, увольнения, пенсии, ордена, перемещения без понижения, разжалования. И никакого единодушия. Просто обычное злорадство самых жирных, замаскированное под логические выводы.

В нашей комиссии только Нед отказался войти в хоровод. Он как будто был готов бодро принять вину на себя.

– Дрозд был честен, и Барли был честен, – вновь и вновь твердил он комиссии, упрямо сохраняя хорошее настроение. – Никто никого не обманывал, только мы – самих себя. Это мы шли кривыми путями, не Дрозд.

Вскоре после того, как он высказал это заключение, было решено, что он находится в состоянии тяжелого душевного стресса, и на заседания его начали приглашать реже.

* * *

Ах, да! Кое-что было учтено. В страдательном залоге, поскольку глаголы в действительном залоге обладают неприятным свойством выставлять актера напоказ. Учтено весьма и весьма серьезно. В полном объеме.

Учтено было, что Нед не счел нужным поставить двенадцатый этаж в известность о пьяном срыве Барли после его возвращения из Ленинграда.

Учтено было, что в тот вечер Нед самовольно использовал всевозможные ресурсы, в чем впоследствии не отчитался, как то: вызвал Бена Лагга и прибегнул к услугам старшей дежурной отдела подслушивания Мэри, которая сумела преодолеть лояльность по отношению к сослуживцу в достаточной степени для того, чтобы нарисовать перед комиссией жутчайшую картину самовластия Неда. Требовал незаконного подключения! Только подумать! Перекрывал телефоны! Наглость какая!

Вскоре после этого Мэри спровадили на пенсию, и теперь она в состоянии ярости живет на Мальте и, как опасаются, пишет мемуары.

С сожалением учтено было и сомнительное поведение нашего юрисконсульта де Палфри (мне даже вернули мое «де»), который не представил объяснений, почему он взял на себя право подписать соответствующий ордер, хотя прекрасно знал, что обязан представить такое объяснение, как того требуют тайно утвержденные «процедуры, регулирующие деятельность Службы, согласно поправке»… и так далее и в соответствии с таким-то параграфом негласных инструкций министерства внутренних дел.

Однако учли и жар битвы. Наш юрисконсульт спроважен на пенсию не был и не перебрался на Мальту. Но и не был с честью реабилитирован. Условно прощен в лучшем случае. Юрисконсульту не следует принимать столь непосредственного участия в операциях. Неоправданное использование служебных возможностей юрисконсульта. Прозвучало даже слово «неправомерное».

Кроме того, с сожалением было указано, что тот же самый юрисконсульт составил и дал на подпись Клайву хвалебную характеристику Барли менее чем за двое суток до его исчезновения, тем самым открыв Барли доступ к списку американских вопросов, хотя, предположительно, и на короткий срок.

В свободные часы я подготовил условия отставки Неда и нервно прикидывал, не придется ли мне сделать то же для себя. Жизнь в мире Службы имела свои теневые стороны, но мысль о жизни вне этого мира приводила меня в ужас.

* * *

Сообщение о кончине Дрозда затормозило работу нашей комиссии, но ненадолго. Ядовитое это известие заняло шесть строчек на странице «Правды», тщательно сбалансированных так, чтобы не сказать слишком много или слишком мало, и оповещающих о смерти после продолжительной и тяжелой болезни выдающегося физика, профессора Ленинградского университета Якова Савельева, а также перечисляющих награды и премии, которых он был удостоен. Он умер естественной смертью, заверял нас некролог, вскоре после того, как прочел блестящую лекцию в саратовской военной академии.