Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных - [25]

— Я — Коля, вы меня знаете. Это, — он указал на меня, — мой друг. Я набью морду любому, кто его обидит! Понятно или сказать по-грузински?

Дети закивали, как болванчики, злобно глядя на меня. Я был восхищен речью Коли, но понял, что завтра мне придет конец и устроит его целая группа злых, как хорьков, детей.

Когда мама вела меня домой, я срывающимся голосом попросил:

— Мама, не отправляй меня больше в этот детский сад, я не буду мешать дома, не буду спускаться во двор, не буду даже ходить по комнатам. Я буду неподвижно сидеть на стуле, чтобы не мешать, только не отправляй меня сюда больше!

Но мама назвала все это глупостями, сказала, чтобы я поскорее подружился с ребятами и выучился говорить по-грузински. Что-то оборвалось у меня в душе, положение стало безвыходным. И вдруг я почувствовал какой-то переход в другую реальность, я стал видеть все как-то со стороны. Вот идет женщина и ведет за руку сутулого печального ребенка — это меня. Солнце перестало ярко светить, все стало серым и блеклым, как бы неживым. Я почувствовал, что наступило время какого-то решения, это время может тут же закончиться, нужно спешить.

И я твердо сказал про себя совершенно чужими словами: «Этот вертеп должен сегодня сгореть!»

Тут опять засияло солнце, я оказался на своем месте — за руку с мамой, она что-то говорила мне, но я не слушал. Я распрямился, мне стало легко, я не думал больше о проклятом детском саде. Мне потом мама сказала, что я весь вечер вел себя спокойно и тихо улыбался.

Утром я не умолял, как обычно, оставить меня дома; спокойно собрался, и мама повела меня за руку куда надо. Приближаясь к двухэтажному деревянному зданию детского сада, я даже не смотрел в его сторону, а только улыбался про себя. Вдруг мама неожиданно остановилась и испуганно вскрикнула: «Сгорел!»

Я поднял глаза и увидел то, что уже представлял себе и лелеял в воображении. Мокрые обгоревшие бревна, раскиданные по двору. Печь с высокой трубой, стоящая одиноким памятником пепелищу. Невысокая металлическая лестница в никуда. Отдельные люди, медленно бродившие по углям.

— Сгорел, — повторила мама, — что же теперь делать?

— Сгорел вертеп проклятый! — чужим голосом, улыбаясь, вымолвил я.

Мама с ужасом посмотрела на меня и даже отпустила руку.

— Откуда ты такие слова знаешь: «вертеп»? Что это такое, где ты слышал это слово?

Мама забежала во двор и о чем-то поговорила с бродившими там людьми, видимо, работниками детского сада.

— Пожар начался поздно вечером от короткого замыкания. Спавших детей успели вывести, так что никто не погиб!

Так я и прокантовался дома до самой школы, куда меня поспешили отдать еще в шесть лет.

ПРОПАВШИЙ УРОЖАЙ И УВОЛЕННЫЙ ТУГАЙ

Следующий случай произошел гораздо позже, когда я, уже будучи студентом-отличником и спортсменом-штангистом, был по комсомольской путевке направлен на лето 1958 года на уборку целинного урожая.

В августе, по мнению совхозного руководителя, хлеба созрели до молочно-восковой спелости, необходимой для раздельной уборки. Управляющий совхозом, похожий на борова мужик по фамилии Тугай, сам приехал к нам в отделение и объявил готовность № 1. С утра — на комбайны! Большинство комбайнов были прицепные, типа «Сталинец-6» — его тянул трактор ДТ-54, а сзади был прицеплен копнитель. Тракторист и комбайнер были из местных специалистов, а нас использовали копнильщиками. Комбайнер должен был получать 100 % оплаты, тракторист — 80 %, а копнильщик — всего 40 %.

Расскажу, что такое копнитель, и как должен работать копнильщик, чтобы вдруг никто не позавидовал легкой работе за 40 % оплаты. Копнитель-бункер, этакий куб, размерами примерно 2,5x2,5x2,5 метра, катившийся на паре колес, прицеплялся сзади к комбайну. В него из тяжелой, казалось, чугунной трубы, торчащей сзади из комбайна, сыпалась солома и всякая другая труха. По бокам бункера справа и слева были дощатые мостки с перилами для копнильщика. Когда бункер заполнялся соломой, копнильщик, по инструкции, должен был разравнивать ее вилами, потом прыгать внутрь и утаптывать солому ногами, а затем вскакивать обратно на мостки и нажимать педаль. Дно копнителя откидывалось, и кубическая копна вываливалась на поле. Это все теоретически.

А практически уже с первых минут копнильщика всего так засыпало сверху соломой и пылью, что он только чесался и отряхивался. При первом же повороте комбайна труба выходила за габарит копнителя и сбрасывала неопытного, не успевшего пригнуться копнильщика с двухметровой высоты на землю. Он еще должен был потом догонять комбайн и вскарабкиваться по болтающейся подвесной лесенке снова на свой проклятый копнитель.

В результате никто не хотел работать на копнителе и вскоре все ушли с этой работы. Копнильщиками нанимали местных женщин(!), которые покорно, за нищенские деньги, выполняли эту идиотскую и опасную работу. Конечно же, никто из них не бросался самоотверженно в бункер и не утаптывал его содержимое под водопадом из соломы и половы, грозящем засыпать копнильщика с головой. Бедные копнильщицы, посыпаемые сверху трухой, сгорбившись и накрывшись с головой брезентом, сидели на мостках, изредка поглядывая в бункер. Когда он наполнялся, они нажимали педаль, и копна, конечно же, не такая плотная, как положено, вываливалась из копнителя, а днище захлопывалось для набора новой копны.