Русский Амаду, или Русско-бразильские литературные связи - [23]

      Вы поняли хоть что-нибудь? И дело тут вовсе не в переводчике. "Час звезды" переводила я сама и даже стала в 1998 году, благодаря этой книге, победителем первого конкурса переводчиков "Современная зарубежная художественная литература", организованного Фондом Сороса (думаю, принадлежность Клариси Лиспектор к модернизму сыграла в этом не последнюю роль). Но как бы лично я не относилась к Лиспектор, я прекрасно понимаю, что ни один русский не будет читать книгу, которая начинается следующим образом:

      "Все в мире началось с "да". Одна молекула сказала "да" другой молекуле, и появилась жизнь. Но у этой истории была предыстория, а у предыстории - пред - предыстория, а до этого не было ничего и было "да". Оно было всегда. Я не знаю, какое оно, знаю только, что Вселенная не имеет начала. Но в одном пусть никто не сомневается: простота достигается тяжелым трудом.

      Пока у меня есть вопросы, но нет ответов, буду писать дальше. Как же мне начать с самого начала, если все, что происходит в этой истории, давным-давно предопределено? Если до пред-пред-предыстории уже

      существовали апокалиптические чудовища? И если эта история не происходила в действительности, то обязательно произойдет. Мысль есть действие. Чувство - реальность. Это нельзя разделить - я пишу то, что пишу. Бог есть мир. Истина - дело интимное и необъяснимое. Наивысшая правда моей жизни непостижима и чрезвычайно сокровенна, и нет такого слова, которым ее можно определить. Мое сердце опустело, лишившись желаний, и сжалось в самом последнем или первом ударе. Острая зубная боль, пронизывающая эту историю от начала до конца, сводит мой рот.

      Поэтому мелодия, которую я пою фальцетом, сбивчива и резка - в ней моя собственная боль: я тот, кто взвалил на свои плечи весь мир, и кому нет счастья. Счастье? Никогда не слышал более глупого слова, его придумали девушки с северо-востока, которых тут целые толпы" (391, С.7-8).

      И так 15 страниц. Неудивительно, что критика книгу не заметила. Единственный раз повесть удостоилась упоминания в обзоре А. Михеева "Иллюминатор для интеллектуально любопытных". Рецензент считает, что исповедь полуграмотной машинистки Макабеа из Рио- де-Жанейро могла бы вызвать сочувствие у приехавших покорять Москву провинциалок, если бы книга попала им в руки (393, с.7), и, добавлю, если бы они осилили первые 15 страниц. Как бы то ни было, не очень лестная оценка.

      "Кентавру в саду" Моасира Скляра (в Бразилии его фамилию произносят Склиар с ударением на первом слоге), изданному в рамках той же соросовской программы, повезло больше: этому роману посвящено целых три рецензии - в "Вечернем клубе" (429), "Еженедельном журнале" (430) и "Тверской, 13" (428). И мнения всех трех критиков радикально отличаются друг от друга. Не то, что в рецензиях сталинской эпохи.

      Автор "Еженедельного журнала" Ирина Яранцева просто пересказывает фабулу романа: в романе "Кентавр в саду" повествование ведется от имени ... бывшего кентавра. Невероятная история его жизни от рождения и до того момента, когда он и его жена (тоже кентаврица) становятся людьми, составляет основное содержание романа".

      Главным в книге автор рецензии считает "внутренний конфликт героя после произошедшей в нем перемены. Ясно, что, оставшись таким, какой он был, Гедали стал бы изгоем, но ради того, чтобы почувствовать себя полноправным членом общества, ему приходится идти на компромисс с самим собой, жертвуя частью собственной индивидуальности" (430).

      В отличие от предыдущего рецензента, автор статьи "Верхом на кентавре" М.Петров считает, что роман отличается "увлекательным, необычным сюжетом, внешней доброжелательностью героев и лучезарным оптимизмом... Основную идею, выраженную Скляром в романе, сформулировать достаточно непросто. И все-таки попытаемся. Писатель буквально внушает своему читателю оптимизм. Он убеждает читателя, что в любом, самом несовершенном, обществе, племени, нации должны существовать чистые душой, хорошие люди. Поэтому даже обделенный природой человек просто обязан доказать этому обществу, что он есть, заставить принять себя таким, каким он появился на свет - со всеми недостатками и отклонениями. И в этом доказательстве - победа" (428).

      Мнение же Сергея Синякова диаметрально противоположно предыдущему. Он считает, что все повествование построено на "ноте двойной скорби в кубе". Рецензент находит, что этот текст приключенческий, местами детективный, но местами тягостный, "как, впрочем, и всякое предложение разделить чужую скорбь" (429).

      Эта точка зрения, кажется, более соответствует действительности, да только возникает вопрос, так ли внимательно читал С.Синяков рецензируемое произведение, если он именует автора "португальским прозаиком", а главного героя - то Гедали, то Гендали.

      В последние четыре года все большую популярность приобретает бразильский прозаик Паулу Коэльо. Первым на русский язык был переведен его роман "Алхимик" и почему-то с французского. Вышел он в издательстве "Беловодье" в серии "Эзотерические сказки" в 1998 году и был полностью проигнорирован читателями. Но когда этот же роман вышел в 2000 году в издательстве "София" уже в переводе с португальского, он тут же стал бестселлером, заняв первое место в рейтингах продаж. Через год в том же издательстве вышли два новых романа Коэльо: "Вероника решает умереть" и "Пятая гора", в 2002 году - "Книга воина Света" и "Дьявол и сеньорита Прим", в 2003 - "На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала", а в 2004 - "Одиннадцать минут".