Русские ушли - [82]

Рядом копошились, захлебывались люди. Майкл подхватывал их, помогал отдышаться, разворачивал лицом к берегу. Потом на него наплыл кто-то остервеневший от страха и с перепугу утянувший под воду. Вынырнув, Майкл обнаружил, что топил его Никитенко. Дальше плыли вдвоем. Никитенко был вынослив, но правильно плавать не умел, и Майкл серьезно опасался, хватит ли у того дыхалки.

Потом он увидел, как тело впереди забилось по-собачьи, пытаясь удержаться на плаву. Поддержал, перевернул на спину. Узнал Подгорного, чуть не бросил. Человечность победила: Майкл решил, что набьет ему морду на берегу. Выдохся Никитенко. Майклу пришлось лечь на спину, подхватив обоих под лопатки, и работать только ногами.

В какой-то момент подлец Подгорный вывернулся, и Майкл с Никитенко из-за потери равновесия с головой ушли под воду. Майкл на всякий случай нырнул поглубже, отплыл в сторону. Выбравшись на поверхность, обнаружил, что оба без пяти минут утопленника натуральным образом дерутся. И Никитенко слабеет. Майкл подплыл сзади, нейтрализуя Подгорного, и тут же почувствовал, как острая боль чиркнула по ребрам. Мерзавец, которого они спасали, пытался зарезать их заточкой.

Майкл озверел, ухватил Подгорного за голову и увлек его под воду. Продержав полторы минуты без воздуха, вытащил на поверхность. Подгорный не шевелился. Майкл догнал Никитенко, который медленно, странными рывками двигался к берегу, и снова подхватил его.

Ему оставалось продержаться совсем немного, несчастных пятьдесят метров, когда рухнули остатки моста. Майкла подбросило волной, он выпустил Никитенко и почувствовал, что теряет силы. Потом услышал крик напарника: «Плыви, я доберусь!» И поплыл.

* * *

Тело Никитенко нашли на рассвете. Он умер в трех метрах от берега, где вода едва доходила до пояса. Наверное, успел подняться на ноги и сделать несколько . шагов. Обморок от потери крови, упал и захлебнулся. Если б не захлебнулся, умер бы на берегу, к утру самое позднее: Подгорный нанес ему четыре удара. Два из них — в печень и в правое легкое. Никитенко боролся за жизнь до последнего, вряд ли осознавая, что обречен. Потому и умер почти на берегу, а не утонул прямо там, посреди Волги. Майкла Подгорный тоже ранил, но неопасно — кожу натруди разрезал, до костей не достал. А Никитенко он убил.

Из всего состава спаслась едва ли десятая часть. Сгорела буфетчица Нюська, сгинул безвестный дежурный из офицерского вагона. Полумертвым счастливчикам было не до того, чтобы молчать, и правда быстро расползлась по лагерю. Говорили открыто — а кого стесняться, если контрразведчики из Москвы еще не прилетели?

Никакого самолета не было, а был корабль Чужих. Говорили, кто-то предал, потому что сектор падения не простреливался высотной артиллерией. Угадать Чужие не могли, а для случайности они слишком уверенно маневрировали — да-да, зеленую звезду видели многие. И многие, как Майкл, пытались поднять тревогу. Почему состав не остановился, неизвестно, все, кто находился в офицерском вагоне, погибли. Выжило несколько командиров, которые в момент аварии были в других местах. Но помощник машиниста, чудом уцелевший, твердил, что приказа тормозить экипаж не получал. Он же говорил, что видел корабль Чужих, как на ладони — тот спускался вплотную с мостом, но все же не на рельсы.

А когда корабль снизился, проснулась артиллерия. Били, по всей вероятности, из Саратова. Дали первый залп, чуть промахнулись и дальше уже расстреливали наверняка, чтоб ни одного поганого вируса из корабля Чужих не уцелело. Видимо, были и снаряды с начинкой из «третьего изотопа», потому что с чего бы мост выгорел дотла? Майкл сомневался, он-то знал, что «третий изотоп» пламени не дает, там мгновенная вспышка — и не остается ничего. Но помалкивал. В конце концов, какая ему сейчас разница, чем именно русские в панике спалили рукотворное чудо? Ему на это было, по большому счету, наплевать. Даже на то, что артиллерия вместе с Чужими уничтожала своих. Он не жалел никого из тех, кто сгорел или ушел на дно. Наверное, среди них было много хороших людей. Вернуть хотелось только Никитенко.

Майкл стоял над трупом напарника, который кто-то положил на плащ-палатку. Тело распухло, но еще не обезобразилось. Отвратительно белесые раны виднелись сквозь прорехи гимнастерки. Парень хотел стать агрономом, вспоминал Майкл. Или инженером. Думал, что Бог ему помог попасть на железную дорогу в армию. Лучше бы он остался пушкарем. Лалил бы этой ночью-с саратовских сопок по Чужим, своим и мосту. Был бы жив.

Потом Майкл повернулся спиной и неспешно зашагал к кострам. Он шел и говорил себе: не надо было спасать Подгорного. Надо было помочь ему поскорей отправиться к праотцам. Вот в чем заключалась бы подлинная человечность. Потому что, если б не эти раны, Никитенко сейчас с шутками хлебал бы обжигающе горячую кашу из полевой кухни. Или флиртовал бы с молоденькими фельдшерицами, которые прибыли еще ночью, на вертолетах, вместе со спасателями. А он лежит на берегу. Нет, на берегу лежит его тело. Сам он, наверное, уже в раю. А вместо него жизнью наслаждается мерзавец Подгорный. Юрский шпион. Кстати, да — юрский шпион. Кто говорил про наводку, которую получили Чужие? И неважно, что у арестанта теоретически не было возможности связаться даже с соседним вагоном.