Русские травести в истории, культуре и повседневности - [6]

Кроме эпистолярных свидетельств монаршей травестии сохранились и кое-какие визуальные, к примеру забавная миниатюра из собрания Государственной Третьяковской галереи. Ее авторство приписывается Иоганну Штенглину, изображение датируется 1762 годом. Впрочем, вещица могла быть выполнена и раньше – в первой половине или середине 1750-х годов, если принять во внимание костюм, в котором изображена Екатерина Алексеевна. На ней отнюдь не амазонский кафтан, а настоящий мундир, переданный во всех подробностях, со всеми деталями отделки, в которых Штенглин явно знал толк: синее сукно, лимонно-желтый прикладной цвет, серебряный прибор. Это мундир голштинского пехотного полка Герцогини, шефом которого Екатерина была с 1751 по 1762 год.

Самый известный портрет Екатерины в образе травести выполнил Вигилиус Эриксен. Он представил ее в военном костюме, в котором она совершила государственный переворот. Ранним утром 28 июня 1762 года Екатерина находилась в Летнем дворце и готовилась отправиться походом на Ораниенбаум, чтобы низложить Петра III. Для этого она решила непременно быть в мундире, который попросила у подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка Александра Талызина. Это был кафтан образца 1756–1761 годов: однобортный, обшитый золотым галуном с зубчиками и полосками посередине, с отложным воротником, медными пуговицами по борту, обшлагами и карманными клапанами. Самый обычный мундир небогатого младшего офицера, не из лучшего сукна, без гвардейского шика.

Свой бунтарский наряд она составила из того, что было под рукой. Кюлоты, скорее всего, происходили из ее собственного «мужского» гардероба, так как миниатюрные талызинские явно были бы не в пору. Шляпа (если верить портрету Эриксена) также не гвардейская семеновская – отсутствуют характерные золотые кисточки по краям. Согласно легенде, к своей шпаге Екатерина прикрепила вахмистрский темляк, преподнесенный Григорием Потемкиным, служившим в Конной гвардии. Так императрица показала любовь к конногвардейцам, полковником и шефом которых стала. Платье по форме этой части она всегда носила с большим удовольствием.

Символом начала переворота, однако, были не кафтан и шпага, а лента ордена Святого Андрея Первозванного, которую Екатерина (по другой версии Екатерина Дашкова) буквально вырвала из рук обомлевшего графа Панина и кое-как укрепила на кафтане. В шляпе, украшенной дубовыми ветвями, в мундире, ленте и ботфортах она была уже не молчаливой супругой сумасбродного царя. Она стала карающей императрицей-травести, мужественной Минервой в гвардейских доспехах.

Переворот свершился. Петр III с послушной внезапностью умер в Ропше. Екатерина, хоть и стала императрицей, по-прежнему любила переодевания. В начале 1763 года она по-юношески резвилась на рождественских маскарадах, не отказывая себе, как и прежде, в «минутке развлечения и веселья». А на одном из них появилась в настоящем военном мундире, впрочем, неизвестно, какого именно полка. Располневшей императрице сложно было выдавать себя за юного гвардейца, и поверх военного кафтана она надела накидку-домино, скрыв им женские округлости фигуры.

Судя по сохранившейся записке, Екатерине Алексеевне вполне удалось это перевоплощение: никто, даже самые близкие придворные, не догадались, кем был ловкий и дерзкий молодой человек в маске, домино и мундире. Вдохновленная костюмным успехом, императрица осмелилась на большее – закрутила интригу с одной молодой особой. В своих «Записках» она подробно описала эту галантную травестийную сцену: «Княжна [Анастасия Долгорукова. – О. Х.], прошед мимо, оглянулась. Я встала и пошла за ней; и паки пришли к танцевальному месту… Она оглянулась и спросила: “Маска, танцуешь ли?” Я сказала, что танцую. Она подняла меня танцевать, и во время танца я подала ей руку, говоря: “Как я счастлив, что вы удостоили мне дать руку; я от удовольствия вне себя”. Я, оттанцевав, наклонилась так низко, что поцеловала у нее руку. Она покраснела и пошла от меня. Я опять обошла залу и встретилась с ней; она отвернулась, будто не видит. Я пошла за ней. Она, увидя меня, сказала: “Воля твоя, не знаю, кто ты таков”. На что я молвила: “Я ваш покорный слуга; употребите меня к чему хотите; вы сами увидите, как вы усердно услужены будете”. Усмехнувшись, она отвечала: “Ты весьма учтив и голос приятный имеешь”. Я сказала: “Все сие припишите своей красоте”. На сие она мне говорила: “Неужели что я для вас хороша?” – “Беспримерна!” – вскричала я. “Пожалуй, скажи, кто ты таков?” – “Я ваш”. – “Да, это все хорошо; да кто ты таков?” – “Я вас люблю, обожаю; будьте ко мне склонны, я скажу, кто я таков”. – “О, много требуешь; я тебя, друг мой, не знаю”. Тут паки кончился наш разговор; я пошла в другие комнаты, а княжна пошла со своей компанией»[1].

Екатерина была актрисой самого сложного – политического – жанра. Она прекрасно разбиралась в театральном искусстве, обожала комедии и писала пьесы. Кому как не ей было разыгрывать собственных придворных, искусно водить дам за фарфоровые носики. Впрочем, придворные дамы такому вниманию были только рады и даже сами наряжались кавалерами, чтобы потешить веселую царицу. Гораздо серьезнее к переодеванию относилась близкая подруга и сподвижница императрицы, княгиня Екатерина Дашкова, для которой травестия была осознанным выбором, политическим и личным.