Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло - [15]

Не случайно и то, что только русское славянство так долго сохраняло язычество. Западные славяне без особой натуги стали католиками, южные – христианами «греческого» толка, а восточные славяне и через века после христианизации своих западных и южный соседей оставались язычниками. И это было не примитивное идолопоклонство! Пантеон русских языческих богов – о нём ещё будет сказано, был самобытен, ярок и богат. С точки зрения обеспечения духовного здоровья народа, исповедующего ту или иную религию, русский языческий культ с его многобожием воспитывал не запуганную, а сильную, смело идущую в мир личность. Трудно (если вообще возможно!) найти среди мировых религиозных культов более жизнеутверждающую и так органически слитую с природой систему, чем русское язычество. Оно исчерпало своё цементирующее народ значение лишь ко временам развитой Киевской Руси.

Так богато и сильно складывался русский национальный характер, а этот характер определял и историю народа, живущего на Русской земле, и особую русскую государственность…

Официальную русскую историю веками вели от новгородского Рюрика и киевского великого князя Владимира. Но русский национальный характер ко временам Рюрика и Владимира давно сложился… И всё тот же Гоголь имел основание отмечать, что древляне, жившие в лесах по Днепру и имевшие центром город Коростень, «уже давно имели собственное правление и князей».

Но это же верно не только для древлян с их князем Малом, но и вообще для русских славян – от Коростеня-Искоростеня до Новгорода.

Изначально русский характер формировался как осознание глубокой связи с природой. Значит – был в основе своей гармоничен. Потом он был неоднократно искажён и исковеркан, но нечто, входившее в душу русских славян тысячелетиями, оставалось и передавалось из поколения в поколение.

Ничто не впечатывается в национальный характер так глубоко и неизгладимо, как та природная среда, в которой возникает и развивается этот характер. И Василий Ключевский совершенно правомерно соединял истоки русского национального характера с природой России. Ключевский писал: «Лес, степь и река – это, можно сказать, основные стихии русской природы по своему историческому значению».

«Лес, – замечал он далее, – служил самым надёжным убежищем от внешних врагов, заменяя русскому человеку горы и замки. Степь – широкая, раздольная, воспитывала чувство шири и дали, представление о просторном горизонте. Русская река приучала своих прибрежных жителей к общежитию и общительности. Река воспитывала дух предприимчивости, привычку к совместному, артельному действию, заставляла размышлять и изловчаться, сближала разбросанные части населения, приучала чувствовать себя членом общества, обращаться с чужими людьми, наблюдать их нравы и интересы, меняться товаром и опытом, знать обхождение».

Прекрасная, точная характеристика… И в такой характеристике ничто не указывает на условия, которые подталкивали бы русских славян к мечу, а не к плугу. Держать постоянно в руках меч вынуждали нас не идущие изнутри импульсы Зла, а необходимость отстоять себя от напора внешнего Зла.

Академик Б.А. Рыбаков в своей книге «Язычество древних славян» пишет (отточия, как и выше, для удобства опускаются):

«Праславянам с юга грозили киммерийцы. Приднепровские славяне оказались впервые в своей истории под ударами первых кочевников-степняков. Однако праславяне, жившие в приднепровской лесостепи, нашли в себе достаточно сил для того, чтобы, во-первых, создать по образцу киммерийского своё вооружённое всадничество, а во-вторых, выстроить примерно в IX–VIII вв. до н. э. (это более чем за полторы тысячи лет до святого Владимира! – С.К.) на границе с киммерийской степью целую систему крепостей, в которых могло укрыться от набега всё население окрестного племени».

Подчеркну: праславяне защищали именно всех, а не избранных. Так, к VI веку до нашей эры относится постройка – с участием всего населения – громадного укрепления в Поворсколье с площадью около 40 квадратных километров, с периметром стен почти 30 км. «Весь комплекс справедливо рассматривают как укрепление, построенное для союза племён, разместившихся по Ворскле. На случай опасности здесь действительно могли укрыться десятки тысяч людей со своими пожитками и стадами», – замечает Рыбаков.

Это – данные раскопок. Но академик Рыбаков проводит и интересное исследование связи с реальными археологическими данными южнорусских, украинских легенд Поднепровья о страшном Змее и Кузнецах-змееборцах. Переходя к связи жизни и мифа, он пишет:

«Праславяне на Тясмине и на Ворскле – на пограничье с киммерийско-скифской степью – строят разнообразные мощные укрепления, требовавшие всенародного участия. Здесь первобытность подходит к своему высшему пределу, и мы вправе ожидать рождения новых представлений и вправе искать их следы в позднейшем фольклоре. Филологи справедливо считают эпоху металла и патриархата, когда происходит этническая и политическая консолидация, временем зарождения новой формы – героического эпоса».

И кто же становится эпическим героем у наших праславянских предков? Рыбаков отвечает на этот вопрос так: