Русские - покорители славян - [20]

А вот пошла вторая часть. Она разительно отличается от первой: здесь действуют не некие теоретические русы с их странными обычаями, а конкретные люди, обычаи которых можно наблюдать. И наблюдения эти, повторюсь, совершенно конкретны: они делали то-то и то-то, а я видел это.

Мне не раз говорили, что они делают со своими главарями при [их] смерти дела, из которых самое меньшее — сожжение, так что мне всё время очень хотелось познакомиться с этим, пока не дошла до меня [весть] о смерти одного выдающегося мужа из их числа. Итак, они положили его в его могиле и покрыли её над ним настилом на десять дней, пока не закончат кройки его одежд и их сшивания.

Великоват срок. Однако мы ещё увидим, для чего на самом деле понадобились эти десять дней.

А именно: если [это] бедный человек из их числа, то делают маленький корабль, кладут его в него и сжигают его [корабль]. Что же касается богатого, то собирают то, что у него имеется, и делят это на три трети, причем [одна] треть — для его семьи, [одна] треть на то, чтобы на неё скроить для него одежды, и [одна] треть, чтобы на неё приготовить набиз, который они пьют до дня, когда его девушка убьёт сама себя и будет сожжена вместе со своим господином. Они, злоупотребляя набизом, пьют его ночью и днём, [так что] иной из них умрёт, держа кубок в руке.

Набиз — это мусульманский напиток, приготовляемый из фиников и изюма путём замачивания и кипячения. Иными словами, аналог пиву. Кое, надо полагать, русы и пили. И в этом случае оно, конечно, бывает, что от пьянства умирают, но насчёт пущенной на пропой трети имущества руса, у которого, скажем, жена носит три монисто, — как-то не верится. Особенно при тогдашней глубокой дешевизне глубоко натурального продукта… Тут переводчик явно похихикал над любопытным арабом.

Они в те десять дней пьют и сочетаются [с женщинами] и играют на сазе. А та девушка, которая сожжёт сама себя с ним, в эти десять дней пьёт и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями и, так нарядившись, отдаётся людям.

Если умрёт главарь, то его семья скажет его девушкам и его отрокам: «Кто из вас умрёт вместе с ним?» Говорит кто-либо из них: «Я». И если он сказал это, то [это] уже обязательно, — ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. Большинство из тех, кто это делает, — девушки. И вот когда умер тот муж, о котором я упомянул раньше, то сказали его девушкам: «Кто умрёт вместе с ним?» И сказала одна из них: «Я». Итак, её поручили двум девушкам, чтобы они охраняли её и были бы с нею, куда бы она ни пошла, настолько, что они иногда [даже] мыли ей ноги своими руками. И они [родственники] принялись за его дело, — за кройку для него одежд и устройство того, что ему нужно. А девушка каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему.

Информация, в общем, цельная, но по не очень чистой логике её представления видно, что первый абзац представляет собою снова внешнее — возможно, последующее — комментирование.

Когда же наступил день, в который должны были сжечь его и девушку, я прибыл к реке, на которой [находился] его корабль, — и вот он уже вытащен [на берег] и для него поставлены четыре устоя из дерева хаданга и из другого дерева [халанджа], и вокруг них поставлено также нечто вроде больших помостов из дерева. Потом [корабль] был протащен, пока не был помещён на это деревянное сооружение. И они стали его охранять, ходить взад и вперед и говорить речью, для меня непонятной. А он [умерший] был ещё в своей могиле, [так как] они [ещё] не вынимали его.

В середину этого корабля они ставят шалаш из дерева и покрывают этот шалаш разного рода «кумачами». Потом они принесли скамью, поместили её на корабле, покрыли её стёгаными матрацами и византийской парчой, и подушки — византийская парча. И пришла женщина-старуха, которую называют ангел смерти, и разостлала на скамье упомянутые нами выше постилки. Это она руководит его обшиванием и его устройством и она [же] убивает девушек. И я увидел, что она старуха-богатырка, здоровенная, мрачная.

Вот тут и становится понятно, с какой стати так долго шили некие погребальные одеяния. Разумеется, русы не возили с собою в торговые экспедиции старух-похоронщиц, как мы не возим с собою в командировки своих похоронных агентов. Вероятнее всего, в эти десять дней какой-то кораблик сбегал в то место, которое можно назвать базой русов, и привёз агентессу оттуда. Судя по сроку, за это время от Булгара гонец мог доплыть до Тимерёва или Сарского.

Когда же они прибыли к его могиле, они удалили землю с дерева [настила], удалили дерево и извлекли его в покрывале, в котором он умер. И я увидел, что он уже почернел от холода этой страны. Ещё прежде они поместили с ним в могиле набиз, [какой-то] плод и лютню. Теперь они вынули всё это. И вот он не завонял, и в нем ничего не изменилось, кроме его цвета.

Тут очень похоже на известную технологию выдерживания тела в мёде, чтобы оно не успело разложиться.

Тогда они надели на него шаровары, гетры, сапоги, куртку, парчовый хафтан —

— ага, вспомним второй абзац этого же сочинения, где говорится, что русы не носят «хафтанов»! — те самые противоречия в информемах, которые и говорят, что текст носит составной характер, и над ним как бы и несколько авторов не потрудились… —