Русские подвижники 19-ого века - [6]
В такое время выступил Филарет. Борясь с чрезвычайными трудностями, испытывая скрытые и явные нападки недоброжелательства, Филарет твердо провел свое дело и, умирая, видит его оконченным.
В чем же состояло это дело?
В эпоху столь распространенного умственного брожения, происходившего и от легкомыслия, и от невежества относительно родного православия, надо было еще раз установить неизменяемое, непреложное учение Церкви, выяснить ту чистоту православия, на которую делались столь дерзкие посягательства. Подобно тому, как в века языческих гонений на христианство, и затем в века ересей, сперва отдельные учители и Отцы Церкви, а затем вселенские соборы выработали и установили все отделы церковного вероучения, так Филарет в век столь сильных и разнообразных нападок на Церковь в своих бесчисленных трудах выразил в полноте все истины Православия, дав современной и будущей России основанный на многовековом опыте церковной жизни и на творениях всей совокупности учителей церковных совершенный кодекс того "како веровати".
В этом выяснении во всей чистоте ее истины Православия и затем проведении ее в жизнь архипастырскою деятельностью и состоит заслуга Филарета. Вековечная заслуга его делает менее опасными все неправильные учения, все не церковные мнения, которые могут возникать в наши дни. Филарет так подробно раскрыл, так прочно установил, к такой системе провел различные, заключающиеся в разных творениях разных отцов Церкви части церковного учения, что при свете его творений видна всякая неточность и ошибка в современном духовном писателе.
Авторитет Филарета особенно ценен в тех случаях, когда погрешности в учении исходят от лиц священного сана. Тот или другой отрывок из Филарета обнаружит всякую ошибку, и вот почему лица, имеющие более пристрастия к самочинию, чем к мнениям Церкви, относятся к Филарету с трудно скрываемым озлоблением, чувствуя в нем вечного и строгого судию, стоящего на страже Православия. Бог послал Филарета Русской Церкви, чтобы пред теми днями, когда умножаются лжеучения, отлить содержание Православия в металлические, незыблемые формы, ясности очертаний которых нельзя закрыть никакими чуждыми придатками от глаз тех, кто прежде всего станет искать в жизни верности своей Церкви.
И вышло по воле Божией так, что это великое дело, за которое, быть может, митрополита Филарета назовут когда-нибудь Отцом Церкви, он совершил в том загадочном семихолмном городе с таинственною судьбой, который создан верою Русского народа и в продолжение пяти веков оберегал эту веру от иноземных "воров". Как Василий Темный под сводами Успенского собора с негодованием отвергнул братанье с ересью, как Гермоген ценою своей жизни чрез два века отстоял Русь от латинства, вооруженною силой вторгавшегося к нам, так Филарет в той же Москве еще чрез два века своими трудами вознес вокруг святыни Православия такую мощную ограду, что ее не поколеблют никакие приступы.
И вот, совершив свое дело, отойдя туда, где молитвами московских чудотворцев совершаются судьбы главенствующей над Русью Москвы — он остался в сердцах понявшей его русской столицы, среди других дорогих ей и незабвенных для нее людей. За долгое время полустолетия Москва достаточно узнала своего митрополита, и в те дни, когда совершает его память, — ее любовь к нему не будет смущена теми людьми, которые ставят себе задачей распускать низменные мнения про тех, кто принадлежит к числу народных святынь. Такие люди говорят часто о сухости Филарета, не видят души в его проповедях. Но это показывает лишь, как распространено невежество, как часто берутся судить о том, чего не знают.
Люди, читавшие Филарета, выскажут иное: удивление его глубокой сердечной вере, тому его пламенному дерзновению, с которым он углубляется в созерцание тайны нашего спасения. Тот, кто помнит его слова пред плащаницею, слово о молчании Пресвятой Богородицы, и иные слова о ней, помнит картину первоначальной Сергиевой Лавры, нарисованную им так, что все слушатели плакали; те, чью душу Филарет заставлял трепетать восторгом и умилением, не скажут в ответ на те суждения: "и Филарет не лишен теплоты и сердечности", а скажут, что трудно найти большую силу сердечного воодушевления, которая в то же время сопровождается глубиною высокого богословского ума.
Смешными покажутся мнения о сухости Филарета тем, кто читал его письма. Можно ли заботливее, теплее относиться к знакомым, чем относился Филарет, например, к далеко не всегда спокойному и ровному А. Н. Муравьеву, которого он любил за его великую ревность к Церкви. С каким трогательным смирением на упреки за не скорый ответ на письмо извиняется он (и то редко, чаще же просто просит прощения) своими занятиями, или молит писать письма разборчивее.
Говорят еще, что Филарет был требователен к духовенству. Но отдают ли себе отчет, как возвысил он духовенство за сорок лет своего управления епархией, на каком уровне он его застал и в каком высоком состоянии оставил. Что сделал он своими непосредственными заботами с учебными заведениями своей епархии, в которых видел лучший способ воздействия на улучшение духовенства, и для которых филаретовское время было золотым временем? Он перевоспитал московское духовенство, выработал из него одно из лучших в России и тем сдлал бессильными те нападки, к которым враждебная Церкви часть общества любит прибегать.
