Русские патриархи, 1589–1700 гг - [57]

Стрельцы–молодцы в ярко–красных кафтанах кармазинного сукна с парчовыми нашивками осаживали несметную толпу, старавшуюся протиснуться на соборную площадь. Внешнюю охрану соборной площади несли литовские шляхтичи и солдаты, на головы которых так и сыпались проклятия.

После обручения Дмитрия с Мариной по русскому обряду в Столовой палате, проведенного новым Благовещенским протопопом Федором, молодые с малой свитой под предводительством Шуйского направились не в собор, а в Грановитую палату.

Патриарх с высшим духовенством не присутствовали при этих церемониях, но знали, что должно происходить во дворце. Государь первым пошел в палату, где собралось знатнейшее дворянство, и воссел на высокий драгоценный престол. Не кто иной, как Шуйский выступил вперед и пригласил Марину занять второй трон, меньше царского, но столь же драгоценный. Василий Иванович в своей речи, нисколько не смущаясь, приписал воцарение великой государыни Марьи Юрьевны Божьему праведному суду [86].

После того как государь с государыней воссели на престолы, начался торжественный прием королевских послов. Потом все, кроме участников свадебного поезда, стоявших у тронов, сидя дожидались уведомления о готовности духовенства к коронации царицы. Посланные на Казенный двор чиновники принесли в Грановитую палату знаки царской власти: Мономахов венец, наперсный крест, золотую цепь и усыпанное драгоценностями оплечье–бармы.

Первый в Думе конюший боярин Михаил Федорович Нагой подносил эти предметы государю, который, встав со своего места, целовал крест и венец, пока духовник произносил молитву «Достойно есть». Царица также приложилась к православному кресту и поцеловала венец, спустившись в знак почтения на три ступени с трона. Лишь после этого, около трех часов дня, началось действо, ради лицезрения которого с раннего утра собирался народ.

По знаку распорядителя торжеств грянули кремлевские колокола, перезвон был подхвачен всеми звонарями столицы. Из дверей Успенского собора на площадь вышли патриарх Игнатий с архиереями в ослепительных ризах. Навстречу им с Красного крыльца по дорожке черного сукна, крытого малиновым бархатом, двинулись протопоп Федор, несший на голове знаки царской власти, покрытые драгоценной пеленой, боярин Михаил Федорович Нагой и дьяк Федор Янов с золотым блюдом.

Когда Новгородский и Ростовский митрополиты приняли знаки царской власти у протопопа, патриарх прошествовал в собор по двойной бархатной дорожке и положил крест, венец, цепь и бармы на поставленные посреди храма аналои, крытые золотой парчой, расшитой жемчугами. Игнатий еще раз оглядел собор и убедился, что все готово к торжеству.

Посреди храма было возведено царское место высотой 12 ступеней, обитое багряным сукном. Три багряные же дорожки сбегали со ступеней к алтарю; посреди двух из них были постланы дорожки бархатные с золотым узором, ведущие к тронам царя и царицы; к стулу патриарха, поставленному справа от места государя, вела дорожка черного бархата. Церковные власти должны были расположиться по обе стороны чертожного места на лавках, покрытых в два слоя драгоценными тканями. Остальным участникам церемонии, по обыкновению, предстояло стоять позади иерархов и других духовных чинов в глубине храма.

На площади тем временем дворцовые чины проложили между всеми храмами «пути» — дорожки красного английского сукна, поверх которых были постелены две, для царя и царицы, тропинки золотой и серебряной парчи [87]. Сверху, из дворца, по трем пролетам Красного крыльца с золочеными перильцами и львами на площадках двинулась процессия придворных, сверкая, как золотая змея (всем участникам церемонии, кроме иноземцев, велено было надеть платье золотого цвета).

Первыми, проверяя порядок, шли молодые стряпчие, за ними стольники с иноземными гостями, увешанными оружием. Василии Иванович Шуйский гордо выступал впереди царского «поезда из наиболее приближенных к государю представителей знати. Далее плечом к плечу шла пара, особенно врезавшаяся в память Игнатия: князь Василий Васильевич Голицын со скипетром в руках, уже составивший план убийства Дмитрия Ивановича, и храбрый верный царев слуга Петр Федорович Басманов с золотой державой, чей растерзанный труп вскоре будет брошен на Лобном месте.

Царь с невестой шли об руку, в длинных русских платьях алого бархата с широкими рукавами, в красных сафьянных сапожках с серебряными подковками. Ни материи, ни сафьяна почти не видно было под массой гладко зашлифованных (а не граненых, как на Западе) алмазов, изумрудов, сапфиров и рубинов в золотых справах.

Голову Дмитрия Ивановича венчала высокая корона с крупными рубинами и алмазами. На Марье Юрьевне, как величали теперь Марину Мнишек, был русский кокошник с бриллиантами, оцененный в 490 тысяч голландских гульденов. Под правую руку государя вел тесть, воевода Юрий Мнишек, а невесту поддерживала под левую руку супруга старейшего боярина Думы Прасковья Ивановна Мстиславская.

Остальные бояре, боярыни, думные и приказные люди вместе с иноземцами еще только спускались с Красного крыльца, а в соборе уже пели многолетие государю, прикладывавшемуся к образам Богородицы Владимирской и чудотворцев–митрополитов. Под руководством Василия Ивановича Шуйского свита подвела к иконам невесту, которая опустилась на колени и приложилась к образам.