Русские патриархи, 1589–1700 гг - [170]

Тень Никона

2 декабря 1655 г. патриарх Никон подписал настольную грамоту митрополиту Сарскому и Подонскому Питириму, признанному «достойным и ведущим предстательство людей» освященным собором, а главным образом самим архипастырем. Возведенный в сан Новоспасский архимандрит Питирим «слово дал Богу и нашему смирению», — писал Никон, — «показать послушание» [237]. Для этого, при всевластии «великого государя святейшего патриарха», не было никаких препятствий. Сарский и Подонский митрополит в XVII в., как и поныне, имел епархию лишь на словах и именовался более точно Крутицким: по сохранившемуся до наших дней прекрасному архитектурному памятнику — митрополичьему двору на Крутицах. Он исполнял роль управляющего делами при патриархе.

10 июля 1658 г., при отшествии Никона с патриаршего престола, именно Питирим должен был отправиться из окруженного толпами безутешного народа Успенского собора во дворец к царю Алексею Михайловичу рассказать, что деется. Миссия не стала значительной. «Точно сплю с открытыми глазами и все это вижу во сне», — только и заметил Алексей Михайлович на рассказ Питирима, а все дальнейшие переговоры с Никоном вел через своих придворных.

Однако для описания и судебной оценки событий показания Питирима (и ряда других духовных лиц) оказались весьма существенными. 16 февраля 1660 г. царь в присутствии Боярской думы объявил специально собранному в Золотой палате духовенству, что показания митрополита Сарского и Подонского первыми свидетельствуют о самовольном оставлении Никоном престола и, более того, отречении от него с клятвою. Это означало возможность и необходимость поставить нового патриарха на место «отрекшагося своей епископии» Никона.

По сути, Питирим, вместе с другими присутствовавшими при отшествии Никона и дважды давшими показания (перед открытием собора, 14—15 февраля 1660 г., и в ходе его, 20—22 февраля) духовными и светскими лицами, говорил правду [238], что было легко и приятно, поскольку это была правда, угодная государю. Сам Никон не упрекал своего доверенного ставленника за эти показания, возможно, потому, что решения собора 1660 г. были немедленно поставлены под сомнение: не только опальным патриархом, но также некоторыми духовными лицами из царского окружения, — и в конечном итоге проигнорированы Алексеем Михайловичем [239].

Конечно, Питириму было обидно узнать, что Никон мимоходом нарек этот бесполезный собор «синагогою иудейскою», отметив, между прочим, что был судим властями, которые от него же получили рукоположение, как отец детьми. На тот факт, что из всех свидетелей только митрополит Питирим и боярин князь А. Н. Трубецкой заверяли, будто «патриарх Никон патриаршества своего отрекся с клятвою», бывший благодетель Крутицкого митрополита вообще не обратил внимания. Одного слова Никона, что «оставил я престол, но архиерейства не оставлял», оказалось достаточно, чтобы поломать все приготовления к избранию нового патриарха.

Скажут, что Питирим все равно выиграл, получив в свои руки реальное церковное управление вместо запершегося в Новом Иерусалиме Никона, тогда как при поставлении нового патриарха не имел решительных шансов занять престол. Однако должно заметить, что митрополит Сарский и Подонский отнюдь не стал местоблюстителем патриаршего престола и в период «межпатриаршества», как он сам писал в ставленных грамотах духовенству, действовал «по государеву цареву… указу» [240].

На смену руководству со стороны властного Никона пришел контроль светских властей над тем же управляющим делами Церкви: может быть, не столь строгий и мелочный, но отнюдь не дававший реальной власти, утеснявший чтимую Питиримом церковную свободу и досадительный из–за справедливых упреков опального патриарха, с которым самому митрополиту предписывалось не считаться, но слово коего было весьма авторитетно для царя (и, как увидим ниже, для части духовенства).

Единственная честь — действовать вместо патриарха в Успенском соборе и при предписанных традицией «выходах», например при шествии на ослята в Вербное воскресенье, — была отравлена этим унизительным положением эрзац–архипастыря. Ко всему еще Никон, озлобившись на государя, в 1662 г. в неделю православия, по выражению митрополита Макария, «торжественно проклял, или анафемствовал, стоявшего тогда во главе русской иерархии Крутицкаго митрополита Питирима, — проклял за три будто бы вины: «за действо вая (шествие на осляти), за поставление Мефодия, епископа Мстиславского, и за досадительное и поносительное к себе слово» [241].

Проклятие это, произнесенное Никоном в сердцах, наделало много шуму на Москве, показав, в частности, чего стоит авторитет митрополита Крутицкого. Уведав об анафеме, царь Алексей Михайлович потребовал мнения на этот счет от архиереев. Известны письменные ответы государю митрополитов Новгородского Макария и Ростовского Ионы, архиепископа Рязанского Ионы и двух епископов: Вятского Александра и Полоцкого Каллиста. Вероятно, дело обсуждалось еще шире, демонстрируя внимание государя к Никону и унизительное положение Питирима, которому лишь после того, как архиереи высказались в его пользу, было дозволено 13 октября 1662 г. бить челом на Никона за незаконную клятву