Русские народные сказки и былины - [57]

Подносила она Добрынюшке Никитичу.

А й тут-то Добрынюшка Никитинич

Да брал он чару зелена вина в полтора ведра,

А брал он чару единой рукой,

Выпивал он чару на единый дух,

Да й турий рог выпил мёду сладкого,

Да спускал он в чару перстень злачёный,

Которым перстнем с ней обручался он.

Да говорит он Настасье Микуличне:

— Ты гляди-тко, Настасья Микулична,

Во чару гляди-тко злачёную.

Как поглядела Настасья Микулична

В тую чару золочёную,

Взяла в руки злачён перстень.

Говорит тут Настасья Микулична:

— Да не тот муж — который подле меня сидит,

А тот мой муж — который противо меня сидит.

А тут-то Добрыня Никитинич

Да скочил Добрыня на резвы ноги,

Да брал Алёшу за желты кудри,

Да он выдёргивал из-за стола из-за дубового,

А стал он по гридне потаскивать,

Да стал он Алёше приговаривать:

— Не дивую я разуму женскому,

Да дивую я ти, смелый Алеша Попович ты,

А ты-то, Алёшенька, да мне крестовый брат.

Да еще тебе дивую, старый ты

Князь Владимир стольно-киевский!

А сколько я те делал выслуг-то великиих,

А ты всё, Владимир, надо мной надсмехаешься.

Да теперь я выправил из Золотой Орды,

Выправил дани и выходы

За старые годы, за новые.

Везут тебе три телеги ордынские:

Три телеги злата и серебра.

Тут он взял свою молоду жену,

Молоду жену, любиму семью,

Да повел Добрыня к своей матушке.

Да тут ли Алёшенька Попович тот,

Да ходит по гридне окоракою[38],

А сам ходит приговаривает:

— Да всяк-то на сём свете женится,

Да не всякому женитьба удавается.

А только Алёшенька женат бывал.

Добрыня и Змей

Добрынюшке-то матушка говаривала,

Да и Никитичу-то матушка наказывала:

— Ты не езди-ка далече во чисто поле,

На тую гору да сорочинскую,

Не топчи-ка младыих змеёнышей,

Ты не выручай-ка полонов да русскиих,

Не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,

Та Пучай-река очень свирепая,

А середняя-то струйка как огонь сечёт!

А Добрыня своей матушки не слушался.

Как он едет далече во чисто поле,

А на тую на гору сорочинскую,

Потоптал он младыих змеёнышей,

А й повыручил он полонов да русскиих.

Богатырско его сердце распотелося,

Распотелось сердце, нажаделося —

Он приправил своего добра коня,

Он добра коня да ко Пучай-реке,

Он слезал, Добрыня, со добра коня,

Да снимал Добрыня платье цветное,

Да забрел за струечку за первую,

Да он забрел за струечку за среднюю

И сам говорил да таковы слова:

— Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,

Мне, Никитичу, маменька и наказывала:

Что не езди-ка далече во чисто поле,

На тую гору на сорочинскую,

Не топчи-ка младыих змеёнышей,

А не выручай полонов да русскиих,

И не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,

Но Пучай-река очень свирепая,

А середняя-то струйка как огонь сечёт!

А Пучай-река — она кротка-смирна,

Она будто лужа-то дождёвая!

Не успел Добрыня словца смолвити —

Ветра нет, да тучу нанесло,

Тучи нет, да будто дождь дождит,

А й дождя-то нет, да только гром гремит,

Гром гремит да свищет молния —

А как летит Змеище Горынище

О тыех двенадцати о хоботах.

А Добрыня той Змеи не приужахнется.

Говорит Змея ему проклятая:

— Ты теперича, Добрыня, во моих руках!

Захочу — тебя, Добрыня, теперь потоплю,

Захочу — тебя, Добрыня, теперь съем-сожру,

Захочу — тебя, Добрыня, в хобота возьму,

В хобота возьму, Добрыня, во нору снесу!

Припадает Змея как ко быстрой реке,

А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был:

Он нырнёт на бережок на тамошний,

Он нырнёт на бережок на здешниий.

А нет у Добрынюшки добра коня,

Да нет у Добрыни платьев цветныих —

Только-то лежит один пухов колпак,

Да насыпан тот колпак да земли греческой,

По весу тот колпак да в целых три пуда.

Как ухватил он колпак да земли греческой,

Он шибнёт во Змею да во проклятую —

Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов.

Тут упала-то Змея да во ковыль-траву,

Добрынюшка на ножку он был повёрток,

Он скочил на змеиные да груди белые.

На кресте-то у Добрыни был булатный нож —

Он ведь хочет распластать ей груди белые.

А Змея Добрыне, ему взмолилася:

— Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинич!

Мы положим с тобой заповедь великую:

Тебе не ездити далече во чисто поле,

На тую на гору сорочинскую,

Не топтать больше младыих змеенышей,

А не выручать полонов да русскиих,

Не купаться ти, Добрыне, во Пучай-реке.

И мне не летать да на святую Русь,

Не носить людей мне больше русскиих,

Не копить мне полонов да русскиих.

Он повыпустил Змею как с-под колен своих —

Поднялась Змея да вверх под облако.

Случилось ей лететь да мимо Киев-града.

Увидала она князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну,

Идучи по улице по широкоей.

Тут припадает Змея да ко сырой земле,

Захватила она князеву племянницу,

Унесла в нору да во глубокую.

Тогда солнышко Владимир стольно-киевский

А он по три дня да тут былиц кликал,

А былиц кликал да славных рыцарей:

— Кто бы мог съездить далече во чисто поле,

На тую на гору сорочинскую,

Сходить в нору да во глубокую,

А достать мою, князеву, племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну?

Говорил Алёшенька Левонтьевич:

— Ах ты, солнышко Владимир стольно-киевский,

Ты накинь-ка эту службу да великую

На того Добрыню на Никитича

У него ведь со Змеёю заповедь положена,

Что ей не летать да на святую Русь,

А ему не ездить далече во чисто поле,

Не топтать-то младыих змеёнышей

Да не выручать полонов да русскиих.

Так возьмет он князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Потятичну,